Читать «Мемуары Михаила Мичмана» онлайн - страница 15

И поехала нога – вот вам и реальный исток великого романа.

Порассуждайте теперь, насколько это вероятно и мотивированно.

Однако это так.

Глава 8

Перспектива

Перспектива у нас одна – смерть. Принимать совершенно всерьез гипотезы о загробном существовании мне мешает одно соображение: их порождает отчаяние. Заметьте, я не утверждаю, что одно лишь отчаяние, но отчаяние – исправно. Сейчас входят в моду разнообразные тесты, когда вслед за задачей даются варианты ответов. И тут мы имеем дело с задачей невероятной сложности и глубины, которую мы не только не в состоянии решить, мы и готовый ответ подставить в нее не можем. Выручает лишь то, что в списке готовых ответов всего один вариант. Мы его ничтоже сумняшеся подчеркиваем, но ни заслуги, ни ответственности в этом жесте нет.

А если и есть потустороннее существование, то каково оно и не гаже ли и злее этого бестолкового, но трогательного мира? Ведь согласитесь, есть такие мгновения уходящей натуры, будь то гаснущий день или стынущая осень, которые так и хочется удержать, – и стоишь в какой-то прострации, а мимо виска свистят экспрессы, а иногда и пули… впрочем, Тютчев Федор Иванович об этом вполне состоятельно написал.

Я лично знал трех человек, которые лично знали Тютчева.

Ну и что?

Интереснее и честнее ретроспектива. Оглядываясь назад, я вижу отнюдь не руины, а величественные храмы и веселые частные коттеджи. Патина небытия, линза времени – весь этот нехитрый инструментарий прекрасно сохраняет их от тления. Мерцание памяти – вот единственный их враг в колодце прошлого.

Леня Андреев был еще тем неврастеником.

Он глушил неврастению алкоголем и хотел остаться в памяти прогрессивного человечества как алкоголик (ну, опуская ярлык писателя), но в основе своей был не алкоголиком, а неврастеником.

Искренним и натуральным алкоголиком был Саша Куприн.

Не считая мелочей, по-хорошему мне удалось выпить с ними два раза.

В шестнадцатом году в Москве – и откуда-то в изможденном войной городе появились лощеные лакеи, шампанское, икра, цыгане, медведь. И в тридцатом году в Париже (вместо Лени был его сын Вадим) – с теми же лакеями и цыганами и – вы будете смеяться – с тем же медведем, словно он собакою следовал за Сашей Куприным по странам и весям.

Ваня Бунин в своих воспоминаниях описал, как пьяный Куприн однажды потяжелел и выкатил на него шары своей ревности и зависти. Должен признаться, что и я однажды угодил в подобную ситуацию.

Лицо Саши вдруг обрело какие-то трезвые и четкие очертания, он придвинул к себе водку и махнул три стакана подряд совершенно одинаковым манером, как автомат. Его видимая трезвость от этой процедуры лишь усугубилась.

– Что он себе думает? – спросил меня Саша.

– Кто?

– Да Ванька Бунин. Выставляется, выпендривается, как вошь на лобке.

Великий писатель, трендить его мать.

– Неплохо пишет, – отметил я, чтобы потом прямо смотреть в глаза

Ване Бунину. Ждал взрыва, однако Саша Куприн прямо-таки ухватился за мое замечание.