Читать «Дизелятник» онлайн - страница 3

Аркадий Бабченко

Здесь же это «шнурки, ремень, смертник» лишало меня права даже повеситься.

А главное — за что?

Я же обратно еду! Отпустите и — все, послезавтра я уже в окопах!

Чего мозги-то конопатить? Вы же от меня только этого и хотели.

И что прошли эти комендантские люди лично, чтобы в чем-то меня обвинять? Они были на войне? Проявили чудеса стойкости духа? Кровь мешками проливали? Красные кавалеристы все?

Нет. Клеймо на ухо — на! Лыжник. Чмо. Трус поганый.

Ты есть дезертир, мы тебя будем расстрелять…

Камера оказалась совсем малюсенькой, на одного-двух человек. Без нар, без стола, без параши, вообще без ничего — просто пол и четыре стены. Видимо, подвальная кладовка. «Предвариловка» — всплыло в мозгу.

В зарешеченное окошко, которое было на уровне асфальта и выходило на Басманную, вливалось солнце. По улице шли люди. Лето. Зелень.

Женские каблучки. Загорелые ноги в босоножках. Обрезы юбок и сарафанов. Бычки. Пыль.

Чувствовал я себя примерно так же, как, наверное, чувствовали себя вышедшие из окружения солдаты в сорок первом, стоя перед трибуналом.

Растерянность, непонимание, осознание непоправимости происходящего.

Предатели Родины. Посрамили Красную армию.

Да по фигу здесь всем твоя дизуха.

Стал на мыски, взялся за решетку и смотрел, смотрел, смотрел.

Не хочешь ехать — сажают, и хочешь ехать — сажают.

Человек, с которого сняли шнурки и ремень, уже на подсознательном уровне начинает ощущать себя существом низшего порядка. Психология.

Я был в кроссовках, и они, расшнурованные, смотрелись совсем уж убого.

Эта улица, с которой я только что пришел, оказалась вдруг так далеко. Вот она, в пяти сантиметрах от меня, но вернуться туда у меня нет уже никакой возможности.

Блин, что ж все так криво-то…

На заднем сиденье «уазика» уже расположились двое конвоиров. Меня засунули между ними, вжав в узкое пространство и почти лишив возможности шевелить руками. Как в детективах. Но наручников не надели. Впрочем, бежать я и так не собирался.

Ждали сопровождающего офицера.

— За что на губу-то? — спросил один из конвойных.

— Отпуск просрочил.

— Надолго?

— Нет. На десять суток всего.

— Ух, ё! Попал ты, парень. Тут люди на десять минут из увольнения опаздывают, а ты…

— Что мне теперь будет?

— Дисбат.

— Надолго?

— Три года.

Лейтенант появился через несколько минут, плюхнулся рядом с водилой, повернулся:

— Это не твоя мать там у ворот стоит?

— Не знаю. Моя, наверное.

— Спрячьте его. — Это уже конвоирам.

— Давай на пол.

— Зачем?

— Чтобы мать не увидела. А то начнутся истерики, звонки.

Все это они говорили мне без смущения. Как само собой разумеющееся.

О том, чтобы сказать маме, что меня увозят, никто даже не подумал.

— И сколько она здесь будет стоять?

Вопрос остался без ответа.

— Ей кто-нибудь скажет, что меня увезли?

Опять тишина.

Я перелез спинку дивана и сел в багажнике на пол. Еще не хватало самому под ноги ложиться. Не нравится — пускай укладывают силой.

Сопровождающий посмотрел на меня, но ничего не сказал.

— Поехали.

Водила дал газу и взял с места в карьер — чтобы быстрее проскочить ворота. Через пластиковое оконце в брезенте я успел увидеть маму.