Читать «Дизелятник» онлайн - страница 14

Если он готов был умереть там, то это совсем не означает, что он готов умереть и здесь. В сорок первом люди не думали о жизни. В сорок пятом умирать не хотел уже никто. Так и здесь. Второй раз ехать на войну намного страшнее.

Мы отправлялись в Чечню стройными рядами под марши духовых оркестров, сверкая золотом шевронов и парадными ботинками, а через полгода те из нас, перемолотые, обожженные, рваные, кому удалось вырваться, встречались на этом дизелятнике — простреленные, пробитые, вшивые, в обносках, с выжженными душами и пустыми глазами.

И нас судили за дезертирство.

Из моего призыва многие прошли этот путь. Встречались еще раз, уже как тени, рассказывали друг другу, кого убило, кого ранило, жили какое-то время вместе, обнимались и расходились уже навсегда, чтобы больше никогда не встретиться.

Это была людская река, которая никогда не прекращалась. Via Dolorosa. Люди приходили, люди уходили — кого-то сажали, кого-то комиссовали, кого-то отправляли обратно в Чечню, кого-то в новую часть, кого-то в дисбат, их место занимали новые — но численность личного состава никогда не менялась: на дизелятнике постоянно было около двухсот пятидесяти человек.

Двести из них стабильно были из Чечни.

Как это по-русски — прогнать людей через мясорубку, а потом судить их за дезертирство.

Остальные, кто был не из Чечни, в основном просто бежали из своих частей. От голодухи, от издевательств, от избиений. Было несколько человек с Сахалина. Один, помню, до Москвы добирался сорок пять суток. На товарняках. Бомжевал, ел из помоек, спал в туалетах на вокзалах. Ехал в собачьих ящиках под вагонами.

Но были на дизелятнике и чумоходы из числа тех, что не уживается ни в каком коллективе. Продуманные, крысоватые, мелочные. Искали местечко получше, пристраивались. От них осталось воспоминание какой-то серой безликой массы, втихую жрущей мамины пирожки в комнате свиданий.

У нас они тоже не уживались — бежали дальше. С ними и не общались особенно.

Одного, правда, запомнил — москвич, хитровыделанный какой-то. На ПСВ был уже второй раз — свинтил, перевелся в Нижний, оттуда тоже свинтил. Потом я его встретил в Твери, он туда приехал, наговорил вагон всяких небылиц насчет себя, типа «чеченский рэмбо», через пару недель чего-то наркысятничал, и его били всем дивизионом в туалете.

Сильно били. Раскроили лицо. Забрызгали кровью весь туалет.

Армия — жестокое сообщество. Людей здесь опускают на раз-два.

На следующий день он опять сбежал. На ПСВ его, скорее всего, уже не приняли. Таких даже там не любили.

Градация в принципе была такая же, как и на зоне. Только приблатненными здесь считались «чеченцы».

В общем, армия на этом дизелятнике была что надо. Дизеля, каличи, бандиты, самоходы, освобожденные пленные… «Иванов!» — «Я!» — «Заступаешь в наряд…» — «Не могу, пальцы оторвало…» — «Черт… Петров!» — «Я!» — «Заступаешь в наряд…» — «Не могу, колени простреленные…» — «Черт… Сидоров!» — «Я!» — «Все на месте, ничего не оторвало?» — «Так точно тащстшна!» — «Заступаешь в наряд…» — «Не могу, контузило на хрен…» — «Черт… Когда ж вас, каличей, поувольняют…» — «Никогда, тащстшна, нам еще в дисбате сидеть!»