Читать «Бичетта» онлайн - страница 2
Владимир Евгеньевич Жаботинский
— Вы любите синьорину Ольгу?
Она могла ответить «да» или «нет», но ответила буквально так:
— Мы должны любить наших родных, особенно в первой степени родства, синьорино.
И все это говорилось степенно, вежливо, негромко, отчетливо; она давала ответы немедленно, как хорошо обученный солдат, и глядела прямо в глаза своими славными, спокойными темными глазками.
Я привязался к ее милому и открытому, еще полудетскому личику и любил в него всматриваться. И меня удивляла одна вещь: откуда брался на этом лице какой-то неопределенный оттенок затаенной веселости или, может быть, невысказанной восторженности? Ведь это была кукла, прелестная кукла, искусно сработанная монахинями и говорящая сто слов. Неужели в кукле таилась скрытая жизнь?
Я спросил у ее матери:
— Отчего ваша младшая барышня так меланхолична?
Биче при этом не было. Мать всплеснула руками:
— Биче меланхолична?! Биче — дьяволенок. В этой девочке огонь говорит. Когда она вырастет, у меня с нею будет много хлопот.
На другой день Биче убирала мою комнату, сжав губы и внимательно следя за пучком перьев на палке, при помощи которого она стирала пыль с зеркала.
Я столь же внимательно всматривался в нее.
— Синьорина! — спросил я — почему вы не подымаете волос надо лбом?
Она носила гладкую прическу и косу.
Она выпрямилась и неторопливо, но немедленно ответила, смотря мне в глаза
— Девочка моих лет должна причесываться скромно.
Я подошел и прикоснулся к ее волосам: она чуть-чуть улыбнулась и покорно наклонила голову. У нее были каштановые волосы; я приподнял их спереди и закрепил гребешком, по тогдашней моде. Биче взглянула на себя в зеркало, опять улыбнулась и сказала:
— Мне еще нельзя так носить.
И хотела пригладить, и я с трудом упросил ее оставить так до конца уборки.
Она стерла всю пыль, опустила руки будто по швам и сказала:
— Теперь я приглажу волосы.
И когда она, без зеркала, подняла левую руку — в правой была палка с пыльными перьями — к волосам, я ее поцеловал. Она поступила так: встрепенулась и убежала и через десять минут опять вошла и спросила:
— Синьорино будет обедать дома?
Я всегда обедал дома, спрашивать было незачем.
В сумерки она принесла мне новую свечу. Она всегда приносила свечи зажженными, а на этот раз не зажгла.
Мне казалось нехорошим целовать ее иначе, как в лоб; были густые сумерки, я поцеловал ее два раза в лоб, а она стояла тихо и терпеливо. Я отошел, и тогда она сказала, отчетливо, степенно и без выражения, как всегда.
— Прошу у вас извинения, синьорино, что не зажгла свечи. У нас вышли спички. Спокойной ночи, синьорино.
Я провел ночь у одного приятеля, с которым мы вместе переводили русского писателя Массимо Горки. Надо была завтра доставить «Старуху Изергиль» в готовом виде редактору журнала, так что мы работали до пяти часов утра.
Я лег спать у него и проснулся к полудню. Мы пошли завтракать, потом к редактору, который заплатил нам двадцать лир (честное слово), и только часа в четыре вернулся домой.
Биче услышала мои шаги и вышла на лестницу.
— Комната, синьорино, прибрана, — сказала она.
— Зачем же вы прибирали? Ведь я не ночевал дома, я ночевал у приятеля, с которым мы переводим одного русского писателя.