Читать «Газета Завтра 244 (83 1998)» онлайн - страница 55

Белый прекрасный наш теплоход “Маршал Кошевой” напомнил, что его имя связано с недавно умершим хорошим нашим товарищем Петром Паламарчуком (Владимир Бондаренко сказал, что маршал был дедом Петра), и старый мой друг, журналист и поэт, работающий теперь в ОВЦС московской Патриархии, Андрей Поздняев с печалью вернулся в недавний день похорон: “Петю постригли, побрили (кто помнит кудеярову бороду и шевелюру Паламарчука, не сможет этого представить), и он лежал в вышитой украинской сорочке, светлый, заострившийся, и вдруг меня поразило: Гоголь! - так выступило в нем все малороссийское кровное и так странно объяснилось, отчего он так любил Гоголя и так много о нем писал”. Ах, был бы Петр жив, да разделил бы с нами поездку - то-то было бы рассказов: уж что-то, а историк, а рассказчик он был неисчерпаемый. И это для него, для нашей памяти о нем Днепр сиял и манил покойной тишиной берегов.

Первый же фильм был тяжек - сразу и берег сделался не в радость, и солнце не в утешение. Украинский режиссер Роллан Сергиенко показал седьмой фильм из чернобыльской серии и, чтобы остановить себя и не возвращаться более к этой невыносимой теме, сразу определил его как “Послесловие”. Не привыкнуть к этим марсианским немым просторам, забитым новой, загнанной в резервации мертвой техникой. Сотни машин, сотни вертолетов - все целое, но все пораженное радиацией и слишком обременительное, чтоб это похоронить. Мертвое цветение садов, мертвый ветер шевелит брошенные фотографии, чью-то потерянную память, без которой человек не полон, мертвые занавески на глазницах окон, глядящих на пустынные улицы немых деревень. Еще тяжелее увидеть славную девочку, родившуюся здесь у отчаявшихся родителей, не знающих, как оставить родной угол. Она, смеясь, бежит на зрителя, но ее детское лицо странно. Она знает всех стариков, оставшихся тут помирать, всех собак и кошек, она только никогда не видела детей и не знает, какие они, что делает ее взгляд таинственно неполным, как будто без какой-то необходимой черты.

Надо было подняться на палубу, чтобы не задохнуться, надо было смотреть и смотреть на дальние берега, на покойную воду, на медленные облака, чтобы душа распрямилась и не стоял перед глазами маленький, потерявшийся в наглых победительных плоскостях небоскребов, ненужный денежному миру крест, на который молится старый чернобылец, надеющийся, что его услышат глухие стены Организации Объединенных Наций и образумят новых ревнителей атомной энергетики.

И, Господи, как хорошо пелось нам здесь - украинцам и сербам, полякам и русским, белорусам и болгарам “Реве та стогне Днепр широкий” - и как просторно было сердцу, и как радовалась и сама песня, очевидно, давно не собиравшая здесь столько разных славянских детей, опять, как в иные годы спокойно обнявшихся через головы невменяемых политиков. Народы живут под Богом, а государства под вождями, и границы тут проходят не по сердцам человеческим, а по честолюбивым картам.