Читать «Газета День Литературы # 130 (2007 6)» онлайн - страница 72

И ничего не рисовал,

Когда вставал ко мне углами

Мир, не похожий на овал.

Но все углы и все печали,

И всех противоречий вал

Я тем больнее ощущаю,

Что с детства полюбил овал.

И это написано девятнадцатилетним "начинающим" поэтом в 1944 году, когда никому ещё и в голову не приходит испытывать на прочность веру, доставшуюся мальчикам от отцов!

Диалог с Коганом Коржавин ведёт все три студенческих (московских) года, вплоть до ареста; он сочиняет поэму, лирический герой которой списан отчасти с Когана, отчасти с самого себя; закончена поэма в Институте Сербского, где следователи проверяют её автора на предмет вменяемости; впоследствии поэма потеряна, забыта, по памяти не восстановлена и не опубликована – бесследно канула в вечность.

Стихотворение же об углах и овалах прогремело и, я думаю, вошло в историю поэзии. Навечно.

Вчитаемся.

Что Коган привержен углам и презрителен к овалам – факт неопровержимый. Но какие овалы у Коржавина?! Ни округлой стиховой музыки, ни базисной гармонии нет у него ни изначально, ни в дальнейшем. То, что он впоследствии станет называть гармонией, – скорее завершённость, логичность, вменяемость, объяснимость. Законченность – это, пожалуй, точнее всего. Утончённость же помянута всуе – её нет ни у Когана, ни у него самого. А есть – у обоих – ясность, чёткость. Бритвенная точность углов.

Так в чём суть расхождения и суть поэтического самооткрытия в коржавинском стихе?

В том, что логика углов – недостаточно последовательна! Что сквозь углы валом валят противоречия, с которыми углам не справиться! Что мир не подчиняется точности чертежа и чистоте веры, которая с детсадовских и школьных времён принята как изначальная!

В конце концов и эта вера – в героику Гражданской войны, в правоту Мировой Революции, в справедливость классовой борьбы и в грядущее коммунистическое братство – эта вера будет переосознана как утопия и морок, или (сейчас я употреблю любимое, ключевое коржавинское слово) как соблазн.

Гармония, подмененная утопией, – вот как он объяснит соблазн впоследствии. Но не в этом драма, а в том, что и этот соблазн подменили. Непосредственное ощущение: подсунули суррогаты. Был мираж – стал муляж. Вместо ясной логики – абракадабра, бестолочь, прострация, дьявольщина, патология, перевёрнутое сознание, непредсказуемый абсурд, массированная подлость. "Неведомо что".

От этой подмены и надо спасаться. В логику.

В ясность смысла – из тьмы бессмыслицы! – вот сюжет, вот грань, вот линия смыслоразлома. Овалами не пахнет – ни до подмены, ни после. Углы завязаны в узлы.

И есть главный узел, который не развязать и не разрубить. Под реальность подложено что-то другое! – именно это ощущение высекает искры великой поэзии из юношески честного стихотворства.

Чувство гибельной подмены ещё поразительнее там, где нет никакой "политики", а есть только дружество и влюблённость. Высекается такое, что за непонятностью не лезет ни в какие печатные ворота, но через списки самиздата впечатывается в сознание тех, кто ищет в стихах истину: