Читать «Журнал "Вокруг Света" №3 за 2001 год» онлайн - страница 25

Вскоре после этого события они встретились с Федором Ивановичем Шаляпиным, с которым Игнатьев, обладатель прекрасного тенора, не раз певал дуэтом, и Наташа вдруг вспомнила давнюю историю о том, как везла Федора Великого домой, а потом возвращалась ночью по пустынной Москве. Тот же ничего не помнил… Утром она получила большую корзину с экзотическими фруктами. Внутри была вложена карточка: «Графине Игнатьевой от Федора Шаляпина».

События в России внесли в парижскую жизнь генерал-майора Игнатьева (это звание было присвоено ему Временным правительством в сентябре 1917 года) существенные изменения. Его миссия как представителя царской России во Франции завершилась. И с 1918 по 1924 год он находился на положении, определенном французским правительством как «единственный представитель русского государства» по всем вопросам, связанным с ликвидацией военных заказов. Оставался он и тем единственным человеком, чья подпись на банковских документах давала возможность распоряжаться государственным счетом России в «Банк де Франс», где лежала очень крупная сумма, еще совсем недавно предназначавшаяся для закупок новейших образцов вооружения. Первая волна эмиграции, захлестнувшая Париж, выдвинула своих лидеров. Они очень надеялись на финансовую поддержку Игнатьева, имевшего доступ к сейфу «Банк де Франс». Сейф этот никому не давал покоя. Первые же переговоры соотечественников с Игнатьевым привели к конфронтации полной и безвозвратной. Позиция Игнатьева была ясной: он безоговорочно признавал советскую власть и утверждал, что знает один свой долг — перед Россией, даже если ее называют красной. Деньги же он передаст только представителю законной российской власти.

Эмигрантская пресса бушевала. Игнатьев был объявлен изменником, ренегатом, большевистским прихвостнем, осрамившим честь офицера. Ему предлагали застрелиться, если он не хочет быть застреленным. На воззвании, призывавшем к суровому суду над отступником, Алексей Алексеевич увидел и подпись родного брата.

…Подобно многим, осенью 1918 года семья Игнатьевых, включая матушку Алексея Софью Сергеевну, прибыла в Париж, оставив в России все, чем можно было жить. Как мог, Алексей помогал беглецам устраиваться. Здесь старая графиня Игнатьева, урожденная Мещерская, познакомилась со своей новой невесткой. Наташа ей понравилась. И все же наступил день, который Игнатьев считал тяжелейшим. Под давлением двух младших сыновей да и всеобщего мнения, под угрозой отлучения ее от церкви как матери клятвоотступника Софья Сергеевна отказала старшему сыну от дома. Алексей побывал у родных только раз — когда умиравший брат Павел захотел с ним попрощаться. Перед погребением покойного Алексей встретился с Софьей Сергеевной в каком-то обшарпанном кафе, и она просила не приходить на похороны, «не позорить их перед кладбищенским сторожем».

Игнатьев оказался безработным. А ведь стоило ему пошевелить пальцем, и деньги явились бы сами собой. Акционерные общества росли как грибы — Игнатьеву платили бы только за громкое имя, титул. Но это было не для него. Чтобы как-то прокормиться, Наташа с наспех сколоченными артистическими группами моталась по провинции, выступала в любых условиях и за мизерную плату. Безденежье всерьез взялось за Игнатьевых. Вскоре пришлось продать квартиру на набережной Бурбонов вместе со всем ее содержимым. В последний раз они прошлись по комнатам, где были незабываемо счастливы. Теперь все вокруг походило на кладбище. Нагрузив такси личными вещами, они поехали прочь. Алексей оглянулся, и Наташа увидела в его глазах слезы. И чтобы подбодрить его, сказала: «Нечего хныкать. Не о чем. Ты же знаешь наш уговор — все будет по-хорошему и по-нашему!»