Читать «Мошкара» онлайн - страница 16

Метрах в тридцати из отдаленного дворика поднялся серый дымчатый эллипсоид. Белов не испугался: настолько сильным было нервное напряжение. Наоборот, он даже обрадовался: разрядка. Чем скорее, тем лучше. Но почему все-таки появился «эль-тигре»? Может быть, имеется дополнительная настройка, скажем, на тепло человеческого тела. Едва ли. В пятидесятиградусную жару такая настройка бессильна. Вернее, на игру света и тени в запрограммированной зоне действия. Слабенькая, локализующая, без прямой наводки. Белов усмехнулся: не все ли равно? Сейчас игра не в прятки пойдет.

Он смело, не жмурясь, воззрился на эллипсоид. Тот, чуть-чуть покачиваясь в воздухе, не слишком медленно, но и не очень быстро — не больше метра в секунду — поплыл к нему навстречу. Белов смотрел. Смерть приближалась, скрученная в бугорчатый ком, совсем как джинн из волшебной бутылки. Когда расстояние между ними сократилось до четырех-пяти метров, Белов отвел глаза. Велосипед лежал рядом, запыленный, но исправный — добрый отдыхающий конь. «Стоп, — подумал Белов, — хватит. Ближе не подпущу. В крайнем случае успею рвануть с места». И закрыл глаза. «Мысль большой энергетической силы и большой информационной чистоты, — повторил он про себя. — У кого это я вычитал, что мозг в состоянии экзальтации очень активен и в энергетическом и в информационном отношении? Ну что ж, создадим экзальтацию. Ать-два, как говорится». С закрытыми глазами он представил себе висящий впереди эллиптический ком в окружении плексигласовых стенок. Шар или ящик? Лучше ящик. Стенки толщиной в два пальца — пулей не пробьешь. По углам сварены, даже видно, как поблескивают на солнце угольные ребрышки. Призмы. Сейчас он их расплавит. Интересно, как поведет себя воздух в камере, когда температура дойдет до нескольких тысяч градусов? Сразу все вспыхнет или стекло будет оплывать и таять, как воск? Как жаль, что он никогда не видел подобных опытов, в сущности, даже не знает, при какой температуре плавится органическое стекло. А пока загнанный в клетку зверь уже бьется о стенки, растекается по ним серой кашицей. Белов приоткрыл один глаз: серый эллипсоид в трех метрах от него уже перестал быть эллипсоидом. Он еще дрожал и качался, но уже расплываясь прямоугольно по невидимым стенкам. «Мысль большой энергетической силы, — еще раз повторил Белов. — В состоянии экзальтации». Он почти физически ощутил волну, устремившуюся от него к воображаемой стеклянной камере. Какая температура внутри? Тысяча? Две тысячи градусов? Он уже не видит, как тают и оплывают стенки. Он видит только ярчайший сноп света. Миллионы вольтовых дуг. Почти ослепляющая вспышка, а закрыть глаз нельзя: ведь они закрыты. Так почему же он видит, именно видит, а не воображает, не представляет этот немыслимый, убивающий свет. Кого убивающий? Он-то жив, только страшно, очень страшно открыть глаза.