Читать «Узник России» онлайн - страница 17

Юрий Ильич Дружников

Нам кажется, просто писателю Ивану Тургеневу был ближе духовно, особенно своей европейской ориентацией, именно писатель и именно Пушкин. А в действительности перечисленные выше и многие другие – все «самые русские», все, причем по-разному, выражают русский дух, и Пушкин не больше других. Официальный литературовед В.Кирпотин писал: «Пушкин – дитя европейского просвещения, выросшее на русской почве». Представляется, что эта оценка точнее тургеневской. В ряду наших великих писателей едва ли найдется другой столь беспокойный человек, как Пушкин, «не по-русски живой», – добавлял Кирпотин. Интересно, что эта прозападная оценка Пушкина проскочила в печать накануне 1937 года.

По мнению Ю.Тынянова, русские гены в Пушкине были – легкомыслие и пустодумие. Пушкин оценил себя сам, подписав однажды письмо: «Егоза Пушкин». А ганнибальская стихия – это яростные страсти, жизнелюбие и жажда свободы.

Еще более узко сформулировал сверхзадачу жизни Пушкина автор советского журнала «Вопросы литературы»: в ранней юности у Пушкина возникает «нечто такое, что хотелось бы назвать целеустремленной свободой». Понятие «целеустремленная свобода» весьма удобно тем, что его можно трактовать по-разному в зависимости от исторической и политической ситуации. В период, о котором идет речь, все, как нам представляется, работало на Пушкина. С такими предками (то есть с такой биографией), с таким знанием иностранного языка и культуры, с таким образованием и службой, с таким скепсисом по отношению к России, неутоленным интересом ко всему мировому и, прибавим, с такой холодностью к семейным привязанностям, – если кому из русских и следовало уехать и жить за границей, так именно Александру Пушкину.

Есть люди, с детства предназначенные быть эмигрантами. Он же сделался государственным чиновником, как многие образованные люди в той стране, но ему нужно было больше воздуха, чем большинству. Все готовы были исполнять, он хотел – пока еще неосознанно – творить. Через несколько лет он назовет себя министром иностранных дел на Парнасе, которого отстранили от дел (Х.98). Комментаторы будут добавлять одно слово: на русском Парнасе. Но Пушкин этого слова не писал. Парнас для большого поэта един, универсален, всемирен.

Чиновничья стезя, однако, его не привлекала. Так и случилось: на службе следующий чин титулярного советника он получил через 15 лет, тогда как его однокурсники становились титулярными советниками сразу после Лицея. Понимал ли он тогда, что если ехать за границу, то это нужно делать немедленно? Сознавал ли, что момент благоприятный, что чиновником, да еще мелким, выехать сравнительно легко, пока числишься в законопослушных? Ответить на эти вопросы мы не можем.