Читать «Оловянное царство» онлайн - страница 2

Медведчик Михал острым взглядом, сощурившись и оскалившись, высматривал дудку, его сосед Евстрат Гойда - домру. Парень в рогожной ферязи нервно стиснул одной рукой другую: по пальцам музыканта точно пробежала боль от разлуки с диковинкой, с заморской десятиструнной лютней. Даже дед Шумила искал близорукими глазами свои яворовые гусли.

Гойда захватил морозного воздуха в грудь и крикнул, как только позволял ему закаленный криком в базарной толпе голос:

-Эй, царство оловянное! Оловянное царство!

А затем добавил еще несколько слов на языке кабака -тех слов, в которых далекие потомки признают сакральные формулы снижения и построения антимира, то есть богохульных и неприличных. Эти слова разом подхватили и остальные веселые люди.

Все они помнили старинную быль, как Вавила-скоморох забрел в какое-то Оловянное царство. Люди там никогда не слыхали музыки, не видали гуслей. Вавила-скоморох заиграл, и Оловянное царство от его игры загорелось от края до края.

С казенного берега, где у костров суетились стрельцы, до скоморошьего ветер донес запах дыма. Почуяв его, Евстрат Гойда смолк, перестал выкрикивать брань и отшатнулся назад, точно оступился в снегу. Потом тихо закрыл лицо руками. Трое его товарищей самозабвенно кляли стрельцов и не заметили этого страдальческого жеста. Гойда уже опустил руки, когда они замолкли.

Дядька Михал неожиданно весело блеснул глазами: брань потешила его душу.

-Пойдем что ль? - спросил молодой парень, который больше всех замерз в своей рогожной ферязи.

-В неметчину? - оскалился медведчик.

-В кабак, - отвечал дед Шумила.

-Эгей, Евстратушка! - дядька Михал нетерпеливо толкнул в бок Гойду, который снова стоял подле него, в раздумье повесив голову.

-В кабак так в кабак! - безнадежно махнул рукой тот.

Потомки скажут, что кабак был церковью антимира. В настоящем мире были богатые и бедные, а в кабаке равно пропивались до нитки; в мире были знать и чернь, а в корчме и в бане все дворяне. В кабаке были безразличны дорогая шуба и грязная гунька , важность и униженность, безродность и знатность. Ученые потомки установили доподлинно, а веселые люди угадали чутьем, что за степенностью и благопристойностью казенного мира стоит тупость Оловянного царства. Поэтому скоморохи любили скакать, прыгать и петь веселые, отнюдь не степенные песни.

На стене Софийского собора в Киеве есть фреска, на которой потешники играют на флейтах, длинных трубах, на арфе и инструменте, подобном греческой китаре, наконец, на тарелках. Флейтист и тарелочник вдобавок еще и пляшут.

Когда-то Русь не видела в этом действе идольской службы. В дни скоморохов Софийского собора Русь еще не открещивалась от своего низового мира, не начинала борьбы с веселыми "бесовыми слугами" и "б...диными детьми". Тогда скоморошье выворачивание мира наизнанку только забавляло народ.

Но с расцветом Московии окончательно сложились устои, которые несколько столетий будут считаться на Руси священными: власть царя и церкви. Это будет жесткая централизованная власть, о которой кое-кто станет говорить как о черте русского менталитета. Но как было власти соблюсти свою священность, пока из нижнего мира до нее доносились брань и хохот? Кромешный мир - не благоговеющий, а смеющийся и пляшущий - был чужд признанию всяких священных и непреходящих устоев. Вопреки казенному миру, вывернутый, кабацкий, скомороший - не клал предела для своего смеха, его же не прейдеши, и не говорил: то свято, потому что относится к царю, церкви и боярам, а это не свято и годно для глумотворства. В Московии оказалось две кафедры: с одной проповедовал поп, а с другой, невидимой, уличной кричал "б...дин сын" скоморох, неграмотный, не ведающий о социальной справедливости, ряженый, в расписной машкаре , бесправный - и изначально враждебный благочинию Оловянного царства. В Оловянном царстве родилось особое оловянное представление об отношении народа к власти: почитание властей. Антимир был предан анафеме за природную непочтительность.