Читать «Лестница Янкеля» онлайн - страница 24

Вагон был плацкартный, чтобы подешевле, поэтому спать Янкель особенно не планировал и приготовился размышлять о своем будущем, которое рисовалось ему в самых неопределенных тонах. Ему было тяжело уезжать, но ведь другого выхода не было, и он очень гордился тем, что ему удалось обмануть своих и чужих, да мало ли еще кого… Со стороны могло показаться, что его предприятие носит безумный характер, но, как известно, “безумству храбрых” и т. д., а кроме того, существовало внутреннее убеждение, что продолжать, как раньше, было уже нельзя – ведь что бы там ни говорил Левка, от жизни осталась одна только видимость. Туман, несмотря на вечернее время, рассеивался, и все обретало свои более или менее очевидные контуры.

Янкель сидел и в полудреме уже не понимал, где он – внутри или снаружи всего, что происходит или уже произошло. Это не я говорю, это ты пишешь.

– Просыпаемся, конечная, – услышал он голос проводника, который ходил по вагону и толкал спящих.

На перроне меня встречали, ведь все было известно и продумано заранее, я просто не говорил об этом.

Ленинград меня поразил уплотнившимся воздухом, отчего все казалось размытым, так что свет, не проникая вовнутрь, скапливался на краях предметов, зданий, всего, что было вокруг, усиливая жару. Слепило глаза и захватывало дух от проносившихся автомобилей, которыми были запружены улицы, хотя, наверное, если бы я сейчас оказался в том времени, они показались бы мне пустыми. Мы шли пешком, как объяснила Ира, – не та, другая, но из той же жизни, – чтобы “немного пройтись по красивому городу”, по Невскому и дальше, свернуть к Сенной (тут все недалеко, не так, как у нас, конечно, но все же недалеко!). Пришли домой, который оказался теперь на втором этаже в темной ленинградской коммуналке, с коридором таким же длинным, как Первый проезд, откуда я только что уехал. По утрам сквозь сон я слышал, как звенят колокола Никольского собора.

Жизнь вошла в привычное русло и пошла по-новому. Планы были самые разные – выучить в совершенстве немецкий и перевести “Фауста”. Или, например, написать книжку про Гоголя, чтобы наконец-то точно выяснить, почему величайший русский писатель был таким страшным антисемитом. Это были только планы, которых всегда слишком много, но, честно говоря, с того момента, как я уехал, ты уже многое про меня знаешь, так что здесь вполне можно остановиться. Я не поступил на филологический факультет. Подробностей вспоминать не хочу. Потом я поступал в театральный (ух ты!), но там я недобрал одного или двух баллов, кончилось все тем, что я перевелся в Технологический и закончил его. Насколько правильно я все тогда сделал – судить не могу. Да и незачем.

Не думаю, что моя жизнь в Ленинграде была какой-то неправильной или скучной. Уехав из дома, я довольно быстро почувствовал, что хочу сочинять сам. Для этого не требовалось никакой учености; достаточно было просто любить писать. Это вылилось поначалу в небольшие рассказики про моих друзей по Первому проезду, которые я посылал в Горький, чтобы они почитали про себя. Кому-то, думаю, они пришлись по вкусу, во всяком случае те, кому я давал их читать, подбадривали и говорили, что по мне плачет Союз писателей. Советовали, чтобы я двигался дальше и не останавливался.