Читать «Газета День Литературы # 71 (2002 7)» онлайн - страница 45

"Я прошел до родного вождя.

На селе, говорю, ни гвоздя,

Разгвоздилась и свищет планида!

И услышал я голос вождя:

— Как же так, говоришь, ни гвоздя,

А на чем бы икона висела?

Отвечаю: — Без веры нельзя.

Но икона висит без гвоздя,

Гвоздь пошел на сердечное дело.

— Стало быть, не висит? — говорит.

— Видит Бог, не висит, а парит…

Входит думный подмолвщик вождя.

— На Москве, говорит, ни гвоздя.

Повалились столбы и заборы.

Только духом столица стоит…

— Может быть, не стоит, а парит! —

Молвит вождь и глядит хитровато:

— Не твоя ли работа, мужик?

— Не моя, — говорю напрямик, —

Это лихо мое виновато…

Незадаром мужик говорит:

— Коли наша столица парит,

То деревня подавно летает!.."

Насколько "разгвоздилась" страна, наяву показал август 91-го, а не поверившим в это — октябрь 93-го. Не хочу и не могу приписывать Юрию Кузнецову каких-то особых пророческих качеств — они, опять же, неизбежны для каждого, кто серьезно работает со словом. Речь об ином — о полной включенности поэта в истинное, а не вымышленное кем-то бытие своего народа. А то, что путь к Иерусалиму небесному лежит только через Рим, — хорошо известно еще со времен становления христианства.

И ВСЁ-ТАКИ ОНА ПЛЫВЁТ! Геннадий КРАСНИКОВ. Роковая зацепка за жизнь, или В поисках утраченного Неба. — М.: Издательский дом "Звонница-МГ", серия "ХХ век: лики, лица, личины", 2002, 496 с., тираж 5000 экз.

Многие современники утверждали, что большей половиной успеха своего "Происхождения видов" сэр Чарльз Дарвин был обязан особой доверительной интонации, окутывавшей читателя с первых страниц этой книги. Наверное, что-то подобное испытываешь и при чтении "Роковой зацепки за жизнь" — хотя ее автору любые пересечения с "первым человеком, который произошел от обезьяны", разумеется, покажутся излишними и ненужными: ведь сам Геннадий Николаевич Красников не материалист и не позитивист — напротив, верующий человек. "Многие мои метания окончились с тех пор, как я понял евангельские слова Спасителя: "Я есмь путь", — искренне пишет он, словно не замечая внутри собственной фразы сложнейшей и неожиданной переклички этих двух "я".

Так вот, красниковской искренности невольно хочется верить. Даже после того, как она, эта страстная (несмотря на заявленное: "Внешняя биография давно перестала меня интересовать" — здесь тоже весьма показательно разделение собственной жизни на "внешнее" и "внутреннее") искренность, явно пытается заполнить собой разрывы между бесстрастными фактами. Причем автор, судя по его высказываниям, является сторонником той небесспорной точки зрения, что у истории есть сослагательное наклонение: "Тут поневоле в который уже раз нельзя не воскликнуть с горьким сокрушением: "Если бы жив был Пушкин!.. Если бы ему еще было отпущено хотя бы десять-пятнадцать лет!.." Мы бы не только имели еще несколько томов гениальных пушкинских произведений, но и вся картина нашей литературы, а в определенном смысле и всей русской жизни имела бы, пожалуй, совсем иные черты, иные эстетические и нравственные ориентиры, иные исторические задачи, несомненно бы уберегшие Россию от грядущих духовных и политических катастроф!.."