Читать «Монета Энди Уорхола (рассказы)» онлайн - страница 55
Эдуард Лимонов
Некоторое время, естественно, они только тем и занимались, что бросали в воздух чепчики. Затем, очнувшись от туристского очарования чужими странами и народами, Титовы загрустили. Погрустив, они задепрессировали. Задепрессировав, они из этого состояния не вышли. (Мне лично стало ясно, что не все в порядке с королевством датским, уже через несколько дней по вступлении на их территорию, но подробности выступали медленно и не все сразу. Узнав подробности, я повозмущался год-два и с удовольствием погрузился в привычное мне по старой стране презрительное одиночество, оставив толпу играть свои игры…)
— Елена (Строева) лежит, отвернувшись к стене, и не хочет видеть людей.
Стюарт подлил мне кьянти. Я поблагодарил и подумал, что моя Елена тоже лежит в постели, не позволяет мне поднять штору на окне и никого не хочет видеть. Правда, она подозрительно часто пытается затащить меня в постель. Следовательно, депрессия ее относительна. И время от времени мы все же выходим вместе в Рим и рассматриваем аккуратные руины и музеи вечного города…
— Атмосфера у них в доме ужасная, — продолжал Джек. — Картины его давно уже не покупают. Вы обратили внимание на мои стены?
Мы все вежливо поворочали головами. Войдя, я, да, обратил внимание на темные профили и фасы и грязные подобия кубистических крестов на грязном фоне грязных небес или гор на стенах квартиры и отнес эти произведения к самой дремучей разновидности московской живописи — к доморощенному экспрессионизму. Юноша передовой — я дружил в Москве с концептуалистами или на худой конец — с гиперреалистами.
— Часть картин он мне подарил, часть я у него купил. — Стюарт вздохнул. — Далеко не все его работы мне нравятся, но мне очень хотелось ему помочь… Не знаю, что с ними будет. Их поведение давно уже вышло из пределов нормального, превратилось в болезнь… В особенности ее поведение…
Мы повздыхали. Я — лживо, потому что я им не сочувствовал.
— Очевидно, слабые люди, — сказал я осторожно.
— Они такими не были, Эдуард, — возразил Стюарт. — На моих глазах из энергичной пары, сумевшей вырваться из советского пленения, не будучи евреями, они превратились в калек…
Джек поскреб седую щетину на щеке. Еще более обычного раскрасневшийся, он был похож в этот момент на горнолыжного скандинавского инструктора. Скребет инструктор щеку, сожалея о сломавшем ногу туристе…
Джек первым встал из-за стола. Милена отправилась на кухню сделать кофе. Елена и Анна Давыдова, опять на диване, обратив друг к другу колени, беседовали о чем-то, улыбаясь больше обычного. Может быть, о мужчинах, потому что Давыдова вдруг сконфузилась, как монашенка, услышавшая бранное слово. Стало жарко, стекла запотели и скрыли Рим.
— Хочешь ты бренди или коньяк?
— Бренди.
В те времена я выбирал напитки, звучащие экзотично. Коньяки были и в СССР. Стюарт приоткрыл широкую дверь на балкон, сделал глубокий вздох и потер себя рукою по груди: «Уф, хорошо!» Я не спросил его, что хорошо, воздух ли, коньяк ли. Отведя дверь плечом, он протиснулся на балкон. Я вышел за ним. Яркие многоцветные огни, постоянные и мигающие, висели повсюду в темноте. Можно было прочесть красное «БАР». Голубое сверху вниз лилось «ТРАТТОРИА»… Воздух был острым, с добавкой щепотки пыли и щепотки истолченной хвои, в темноте угадывался неосвещенный, выпуклый ежом холм, и по запаху судя, его населяли пинии.