Читать «Фейсбук -январь-июнь 2014» онлайн - страница 25
Татьяна Толстая
Но отчизна моя богата дураками, и какой-то из них проложил линию электропередачи прямо рядом с храмом! Вон там справа как бы буква Y - это столб с проводами. Направо пусто, налево пусто - почему не поставить опоры в стороне? Тохтамыш, и тот храм не тронул, а какое-то тупое безглазое животное спроектировало этот ужас и позор. И это при том, что тут именно ПЕЙЗАЖ, - луг и изгиб реки - является объектом Всемирного наследия ЮНЕСКО!
Эта церковь - самая прекрасная, самая простая, самая любимая, самая пронзительная, самая неуловимая, самая необъяснимая на свете, самая тихая, самая говорящая, поющая, обещающая; всех поймет, всех простит.
***
Тоже Суздаль, прекрасная и веселая женщина торгует прекрасной русской едой под водочку. И мороз и ветер, а она не унывает; обожаю. И Тохтамыш прошел как сон; и Мамай сгинул, одно пустое имя осталось; и князья, спесь их и трусость и слава и интриги, - а женщина летом заливает рассол в бочку с огурцами, крепко солит рыжики, уминая в банку бурые зонтики старого укропа, а зимой стоит на морозе, приплясывая; кормит семью, детей подняла, - дочка в Питере, совсем городская стала, детей на лето присылает. Послушать ее - хрен да чеснок, на них Русь стоит! (А и то. Она на них правда стоит, если подумать.)
- Можно вас снять?
- А что, в интернете опубликуете?
- Это как скажете...
- А давай! Давай меня в интернет!
***
В конце 70-х в Столешниковом, слева, если к Тверской спиной стоять, был винный магазин, и в нем работала девушка невероятной толщины, уже даже не кустодиевской, а много, много богаче. И невероятной красоты. Сметанно-белое без румянца лицо, а волосы, брови, глаза черные. Совершеннейшая райская птица Гамаюн. Иранская какая-то. Она иногда выходила из подсобки в темном платье до полу, спокойно так инепонятно смотрела, и в магазине наступала тишина. Все мужики (а там, по причине ассортимента, в основном мужики стояли) тут же дурели, замолкали и просто смотрели, остолбенев. А что тут скажешь. Прозрачные, подсвеченные дорогие коньячные бутылки, оранжевое такое сияние, и, заслоняя этот фон - необъятная, пышная бело-черная она.
Я думаю, что родись такая во времена, когда полнота была в моде - из-за нее велись бы войны кровопролитнейшие, до кирпичного крошева, до голой земли, до воронья в тишине. Племена и народы бы исчезали, и язык бы их забывался. И на разоренных фундаментах росли бы маки и репейник.
Но полнота в моде не была. Модно было - "доска, два соска". Сапоги-чулки, яркая юбка выше коленок. Коленки-то как хороши, как они манят и мелькают, светлые, многие сотни их, особенно если взять бухла, и с запасом, и принять на грудь, и пройтись с ребятами по теплой летней Москве, в сгущающихся сумерках, в вечернем переплеске огней, голосов, обрывков музыки и смеха, и безо всяких там непонятных птиц.
***
Про отца
Рассказ лауреата премии И.П. Белкина-2013 Татьяны Толстой