Читать «Чёрные снежинки, лиловые волосы» онлайн - страница 4
Олег Анатольевич Чувакин
Я лежу, не сплю. Я знаю, Тоша на верхней плацкартной полке — она любит верхние полки — тоже не спит. Она жалуется, что в поездах плохо спится. Но поезда не при чём.
Когда Тоша в Екатеринбурге, она тоскует по мне, когда приезжает — тоскует по маме с папой. Я тоскую вместе с Тошей, и без неё тоскую. У нас сплошная тоска.
Я чувствую, что какая-то Тошина частичка остаётся в её родном городе. В родном городе или в дороге, не понять, где. Остается там навсегда, её не вернуть. Я понимаю, что глупо фантазирую, но мне не хватает утерянной частички. Раз за разом частички накапливаются и превращаются во что-то большое и беспокойное.
Отчего я тоскую? Отчего печаль в Тошиных серых глазах?
Я задрёмываю. Мне чудится в дрёме, как Тоша говорит: «Здравствуй, милый!», и я внезапно догадываюсь, какая у неё тоска. У неё тоска по жизни. По жизни, какой нет наяву, но какая грезится, растревоживает сердце, струится мурашками по коже. Где-то, чувствует Тоша, есть дорога к просторной, шумной жизни. И Тоша обнимает меня, шепчется со мной, потому что я и есть её дорога. Мы плачем редкими слезами, как две девочки.
4
После Рождества я устраиваюсь по совместительству во Дворец культуры «Строитель». В хоровой студии открывают класс гитары. Ставка в ДК меньше, чем в музыкальной школе, но я согласен и на меньшую, я набираю побольше мальчиков и девочек, побольше часов. Пусть весь город играет на гитарах!
По субботам и воскресеньям я аккомпанирую бардам. Импровизирую, аранжирую, сочиняю сольные партии, выезжаю с бардами на концерты. Бывает, за концерты платят. «Подбрасывают капусты голодным кроликам», — говорит бард Костя Кутузов.
Трудно жить в девяносто третьем году. Ценники в магазинах обросли реформенными нулями.
Я прихожу домой часов в семь-восемь вечера, и мне надо заниматься. Профессионалу нужно много заниматься, чтобы не растерять технику, — а чтобы отточить, отшлифовать её, нужно заниматься фанатично. Скрипка — самый трудный инструмент в мире, гитара — трудный инструмент номер два. Поэтому гитаристов мало.
Мы с Тошей забрасываем дуэты. Редко удается вырвать час, чтобы вспомнить репертуар. Когда садимся перед пюпитрами, Тоша выбирает всё грустные пьесы. Бывает, она отказывается играть и смотрит маленький чёрно-белый телевизор, который привезла из Екатеринбурга. Я ставлю поролоновую сурдинку под струны, а Тоша прибавляет звук. Меня хватает ненадолго, я подсаживаюсь к Тоше. Она шёпотом рассказывает, что я пропустил в фильме. Но мне не интересны телевизионные персонажи, мне нужна Тоша.
Может быть, Тоша не знает, как она мне нужна.
Не знает — так я расскажу ей. Я молчун, я не мастер говорить, но несколько слов я подберу. Я подбираю их с великим страхом; я боюсь сам себя, я боюсь неудачными словами разрушить что-то хрупкое. К счастью, я ничего не разрушаю. На экране распутывается запутанное преступление, и Тоша шепчет мне: «Тсс!»