Читать «Сцена» онлайн - страница 45

Это будет последней нотой лакейского сезона.

Мы вступаем в солидный, серьёзный зимний, и публика, умевшая ценить стоящих вверх ногами Фу-Фу, будет оценивать русских и иностранных писателей и игру артистов.

Судьи

Писатель пишет, актёр играет, — и интересно знать, для кого всё это делается?

Петербург очень любит драматическое искусство.

Он не может одного дня прожить без драматического искусства. Он возит его с собой даже на дачу, как любимую болонку. Нигде вы не найдёте такой массы летних драматических театров, как под Петербургом. Каждое Парголово имеет свой «храм Мельпомены». Всякое коровье стойло тщательно вычищается, корова выводится вон, в коровнике вешается занавес и две лампы и даются спектакли постоянной труппой драматических артистов.

Но эти артисты набраны из таких отбросов провинциальных сцен, они так не умеют ходить по сцене, так не учат ролей, так врут всякую отсебятину, публика так награждает их аплодисментами за то, что они коверкают бедные пьесы, что вы приходите к убеждению:

— Петербург терпеть не может драматического искусства!

Чтоб помирить эти две крайности, возьмём золотую середину:

— Петербург ничего не понимает в драматическом искусстве.

У Петербурга есть одна связь с Россией — неграмотность. У малограмотной страны — неграмотная столица. Это естественно, логично и даже отрадно. Всё-таки, значит, не совсем ещё потеряла связь с родиной!

В 1893 году в Александринском театре, в бенефис г-на Варламова, в первый раз давали «Смерть Пазухина».^[29] Пьеса, видимо, понравилась: публика усиленно весь вечер вызывала:

— Автора!

Оставалось только, чтобы тогдашний «заведующий» г-н Крылов вышел к своей публике и проанонсировал:

— Автор Щедрин выйти не может. Его в театре нет: он умер.

На днях один из рецензентов, давая отчёт о первом представлении «Галеотто»^[30], писал:

«К сожалению, самой интересной части пьесы, пролога, публика не слушала».

Это, хоть и написано в рецензии, но правда. Во время, пока шёл пролог, в публике стоял гул, публика двигалась, шепталась, пересмеивалась, переговаривалась.

Рецензент тут же даёт и объяснение:

«Наша публика не любит литературных разговоров».

На втором представлении «Шутников» публика Александринского театра очень весело смеялась, когда несчастный Оброшенов вскрывал пакет, подброшенный ему «шутниками».

Гоготала, предвкушая, какую рожу сейчас скорчит старичок, которому вместо денег подсунули газетную бумагу!

— Но в этом виноват уж Давыдов! Значит, он недостаточно сильно провёл эту сцену!

Мы не будем разбирать, достаточно или недостаточно сильно провёл г-н Давыдов эту поистине трагическую сцену.

Но самая сцена написана так сильно, так потрясающе, что Свободин умер от волнения после этой сцены.^[31]

Вот и извольте обличать «шутников» перед публикой, состоящей из таких же «шутников», не обладающих достаточным нравственным смыслом, чтобы разобраться, что происходит перед ней, — нечто смешное или нечто возмутительное до глубины души.