Читать «Охотники за пришельцами» онлайн - страница 17

Вадим Алексеевич Чирков

Еще чуть-чуть о Шахове

Надо нам сказать, что напутственным словом для Дани Шахова стал с некоторого времени один, случайно подслушанный разговор. На уроке русского языка он попросился выйти, и возвращаться не спешил. И вот, проходя мимо учительской, услышал громкие слова физика по прозвищу Генус. Его слова так Шахову понравились (он поторчал возле учительской), что они запали, как говорили в старину, в самую его душу.

— Двоечника у озера не ищите! — втолковывал кому-то Генус, и его слова разносились по молчаливому коридору. — У двоечника на это не хватит ни задумивости, ни последовательности чувств. А вот троечник — этот непременно у озера. Хотя бы и во время школы. Ходит, бродит, чувствует… Его влечет красота, гармония, чего он, возможно, пока не осознает. Пока… И вообще, троечник — самая загадочная фигура в школе. Не забывайте, что Альберт Эйнштейн был троечник. И Бернард Шоу. И великий Пушкин в школе не отличался прилежанием… — Тут Генус сделал паузу, и Даня сделал еще шаг к двери. — Что главное в работе учителя? — продолжал свою прекрасную (все бы так!) речь физик. — Отличить серого, как ненастный день, троечника от гения с латентным периодом развития и в какой-то момент подтолкнуть его неожиданным словом. Словом точным, как выстрел снайпера. Короче, не пропустить Эйнштейна или Пушкина! А отличник — этот сам за себя постоит…

От учительской Даня отошел окрыленный, а в класс влетел такой сияющий, словно он ходил не в туалет, а на встречу с золотой рыбкой. Сел за парту и тут же поднял руку.

— Надежда Петровна, что такое латентный период?

— Латентный? — задумалась русачка. — Это… скрытый период созревания чего-то… например, болезни.

— А таланта?

Надежда подумала и согласилась:

— И таланта… Кто тебе сказал о латентном периоде?

— Это я прочитал, — соврал Даня. Подводить физика, взявшего под свое крыло троечников всего мира, он не хотел.

Еще чуть-чуть о Балашове

В классе у всех были прозвища. (Шахова, например, звали Шахом), а у Балашова их насчитывалось штук, наверно, пятнадцать. Произошло это потому, что отличник попался однажды на зубок всему классу, когда у класса было настроение придумывать.

У 6-го "Б" не было урока русского языка (русачка заболела), и ему было предложено чем-нибудь нешумным заняться (а будет шумно — пойдете убирать возле школы).

Ушла классная (маленькая, носик пуговкой, ходила по коридору, почему-то расставив руки, словно боясь упасть) Элеонора Федоровна, и шестой, как по команде, начал разговаривать. Сначала потихоньку, кто с кем, кто о чем. Никакой объединяющей идеи в первое время не было, но она должна была появиться.

И тут кто-то громко позвал Беляша — такое у него было прозвище до исторического дня, назвав на этот раз нежно — Балашиком. Кому-то послышалось другое слово, он взял да и брякнул: Лобашик. Лоб у Никиты был действительно высокий. Нашелся и третий, который подхватил начавшуюся игру, назвав Никиту еще и Балашутиком. И понеслось!.. На отличника посыпались прозвища одно лучше другого. Упражнялся — нешумно и весело — весь шестой. И скоро прозвищ стало штук пятнадцать, не меньше. И все они подходили Беляшику — смотря, конечно, с какой стороны на него глянуть.