Читать «Обращение к американцам» онлайн - страница 2

Сто миллионов немцев сохраняли добрососедские отношения лишь в той мере, в какой остальной мир нес ответственность за свободу. В большей или меньшей степени подобная солидарность, прерывавшаяся несправедливостями и периодами помрачения, существовала долгие века, с тех пор как христианство омыло землю. Свобода, внутренний мир, уважение к человеку — вот подлинное сокровище, но сокровище, которое может быть только всеобщим. Если низость, страх, скупость помешают миру объединиться для спасения этого всеобщего сокровища, его можно считать утраченным.

Мы, умеющие быть богатыми, преисполненные всем, чем обладают другие, гордящиеся непохожестью своих лиц, не испытывающие потребности метить одинаковой печатью лица пятисот миллионов женщин планеты, мы, богатые разнообразием мира и счастьем каждого, мы, защищая свое счастье, защищаем прежде всего счастье других, потому что оно принадлежит и нам, и если другие не в союзе с нами, то только потому, что не сознают этого. Не могут понять. Существование русской души, голландской души, норвежской, шведской очевидность для всех. Почему же такое не может существовать всегда, раз существовало так долго?.. Все они в который раз совершают общую ошибку, и вот в чем се суть: они считают незыблемым, вечным, присущим человеку, биологически унаследованным то, что является всего лишь первичной сущностью, добычей духа, внутренней привычкой. Они не способны представить, как и почему может исчезнуть то, чем они жили так долго. Они при своем крохотном кругозоре счастливых людей не способны поверить, что существовавшее вечно может исчезнуть, что царство духа находится под угрозой. Они не верят в великие исторические катастрофы, которые стирают с лица земли целые поколения и полностью меняют облик континентов. Как все люди, они не верят в возможность того, что им кажется несправедливым. Ошеломленные, они протестуют. Они, ошеломленные, будут протестовать, создавая подпольные культы, взывая к божественному правосудию, как будто подобные ценности могут сохраниться без ущерба, как будто для спасения общечеловеческого наследия не требуется свободной передачи из поколения в поколение добычи, отнятой у зверя, культуры, духа.

Мы обязаны — и сознаем это — сражаться прежде всего за Францию, потому что мы французы, но через Францию — за французский образ понимания жизни. За швейцарские кантоны, за тюльпаны Амстердама, за норвежскую мечту. И пусть они этого не знают, не сознают, но мы сражаемся за всех тех, чья судьба, хотят они того или нет, находится в наших руках. За тех, которые не смеют даже сказать об этом вслух из страха, что людоед сожрет их первыми. За тех, не имеющих ни гарантий, ни защиты, боящихся привлечь к себе внимание и погибнуть первыми, желающих нам победы, но в тайне сердца, как желают ее нам австрийцы, чехи и поляки, которые теперь поглощены нацистами… Мы знаем: мы сражаемся за слабых и не ждем, что они подставят себя под первый удар врага. Но вы, выразители чаяний огромной державы, защищенной океанами, безмерно могущественной благодаря флоту, армии, сильному народу, неужто ваша роль — советовать своим соотечественникам умыть, подобно Понткю Пилату, руки в деле, которое как будто и не имеет к вам отношения? По этому поводу многое можно казать, потому что, хоть вашему физическому существованию непосредственно ничто не угрожает, это дело все-таки и ваше — и еще в большей степени из-за ваших собственных нацистов;^[5] потому что религия, которую мы защищаем, зовется свободой, а это и ваша религия; потому что, живя на другом континенте, вы тем не менее живете на той же планете и, подобно нам, являетесь наследниками цивилизации, в которой люди солидарны; потому что, когда землетрясение разрушает Мессину, Токио или Сан-Франциско,^[6] вы не делаете различий, вы страдаете вместе с жителями Мессины, Токио и Сан-Франциско, ибо принадлежите к породе тех, кто помогает поднять Мессину из руин, хотя это итальянский город, а не к тем, кто забросает Мессину камнями, если она не нацистская. Вы похожи на нас и на всех, чьи хрупкие судьбы мы держим в своих руках и кто, не имея видов на соседа, может выражать свои желания лишь в беззвучных молитвах и уже много поколений назад забросил в театральный гардероб за кулисы театра обноски римских императоров. Англия куда сильней Голландии, но она не посягает на голландские колонии. Франция куда сильней Швейцарии, но не посягает на ее франкоязычное население. Вы гораздо могущественней Мексики, но вы не посягаете на Мексику.^[7] После того как техника превратила войну из блистательной прогулки, где эмоции, может быть, стоили немногих жизней, которыми она оплачивалась, в гигантскую бойню, где людская плоть перемалывается шестернями машин, вы вместе со многими другими поняли: войну надо заменить новой концепцией, которая вознесется над миром, подобно чудотворной надежде, — концепцией стабильности государств. Пора покончить с этими играми, которые стали слишком опасными и уничтожают больше, чем сохраняют. Покончить с территориальными притязаниями. Если мы не хотим подохнуть в грязи, надо наконец установить мир… Ведь людям открыто столько прекрасных поприщ для побед!