Читать «Дело Кравченко» онлайн - страница 92

Председатель: Откуда же эти листы?

Матарассо: Это варианты: есть на ту же тему другие листы в рукописи.

Мэтр Изар: Я хочу заметить, что ними получены еще новые листы, которые возвратил Санье. Он считает, что они были напечатаны более полутора лет тому назад.

Матарассо: Есть страницы совершенно чистые и есть с поправками, есть несколько версий одного и того же случая. Это — фабрикация американской системы.

Газета «Лэттр Франсэз» — французская, это газета — для французов. Нам чужды такие методы. В Америке есть специалисты, которые пишут книги за других, они рекламируются в газетах. Объявления кончаются иногда так: мы пишем — вы подписываете!

Если вы вынесете вердикт в пользу Кравченко — мы знаем его! — он будет продолжать делать то же самое. Его сделали символом свободы. Он просто скучал на приемке труб, в то время, как партизаны и красная армия сражались за свое отечество.

Начало речи Блюмеля

Блюмель — самый старый из всех шести адвокатов. Это — оратор старой школы. Он шепчет, он кричит, он машет снятыми очками, вздевает руки к небу и выходит то и дело на середину подиума. Речь его полна цитат: он цитирует Пиранделло, Монтескье, Черчилля, Робеспьера, Сталина и еще два десятка знаменитых людей. Он задает сам себе вопросы и сам же на них отвечает. В первые дни он никак не мог произнести имени Кравченко, теперь он его запомнил. Но о России — ни прежней, ни нынешней — он не знает ничего.

Набор общих мест, выспренных фраз, ложной учености, ничего не значащего глубокомыслия… Пусть оба, до сих пор выступавшие, молодые адвокаты, люди не талантливые, но они — бескорыстно или корыстно — изучили вопрос и стараются не ударить в грязь лицом перед своей аудиторией и печатью. Блюмель же безответственен, легкомыслен и многоречив.

Признавшись в полном уважении и симпатии к Моргану, Блюмель, удивившись рекламе, которая была устроена процессу, сразу переходит к оценке советского режима.

— Режим этот — жестокий, — говорит он, — и каково было перевоспитание! Сталин — это в одном лице Ришелье, Кромвель и Кавур. Нам 30 лет рассказывают ужасы про этот режим, а мы все не верим! Там — ни голода, ни безработицы, ни личных интересов. А что до чисток, то чистки любил делать и Ришелье, о чем можно прочесть в его завещании^[6].

Далее он около часа цитирует показания, как он говорит, не-коммунистов-французов, о благосостоянии современной России. Затем переходит к показаниям немецких генералов, о подготовленности России к войне.

— Победил режим, а не народ, — говорит он. — Была армия, созданная режимом, было вооружение, которое дал режим. С этой страной все хотели быть в мире. Барту хотел. Гамлэн хотел. Удивительно ли, что хотели германо-советского пакта и немцы?

Ряды в зале редеют. Становится поздно. Председатель предлагает Блюмелю окончить свою речь на следующий день.

Двадцать третий день

Заседание в среду, 16 марта, началось в 1 ч. 45 мин. Мэтр Блюмель, третий адвокат «Л. Ф.», продолжает свою речь, начатую накануне.

Он опять возвращается к советско-германскому пакту, старается его оправдать с точки зрения СССР (что не трудно) и с точки зрения Франции (что значительно труднее). Он цитирует речь Сталина от 3 июля 1941 г., в которой тот сказал: «Мы спасли нашу страну от войны на целых полтора года!»