Читать «Меж двух времен. Хроники Уильяма Шекспира» онлайн

Т Тархов

Т. Тархов

Часть III. «Гамлет», или «бетризация»[1]

notes

1

Т. Тархов

Меж двух времен

Хроники Уильяма Шекспира

В течение последних столетий европейское общество неуклонно, хотя и извилистым путем, движется к отказу от насилия. Логическое завершение этого процесса изобразил известный фантаст Станислав Лем в романе «Возвращение со звезд»: люди поголовно подвергаются «бетризации» — прививке, вызывающей физическое отвращение к насилию. А в начале пути мы видим фигуру шекспировского принца, мечущуюся по холодным залам Эльсинорского замка, — его мучают жажда мести и боязнь убить невиновного.

Часть III. «Гамлет», или «бетризация»[1]

О принце Гамлете поведал в XII веке датский хронист Саксон Грамматик. Король Дании Рерик поручает управление Ютландией двум братьям — Хорвендилу и Фенгону. Бесстрашный и удачливый Хорвендил после трех лет войны с норвежцами подносит Рерику почетные трофеи, и тот отдает за него свою дочь Геруту. Фенгон из зависти убивает брата и овладевает Геру-той. Однако хитроумный и решительный Амлет (Гамлет в произношении ютландцев, заселивших восток Британии), сын Хорвен-дила и Геруты, в тяжелейших условиях, почти в одиночку, с помощью серии уловок сумел обмануть многочисленных могущественных врагов и, перебив кучу народа, отомстил за убийство отца.

Замок Кронберг на берегу залива Эресунн, именуемый также Эльсинором (Хель-сингер) по названию близлежащего городка. Во времена исторического Гамлета не существовал, выстроен в XV веке. В эпоху Шекспира считался главной достопримечательностью Дании.

Конкретное время действия автор не указывает, но, судя по тому, что Хорвендил ходит в викингские походы, послания пишут на дереве, а датчане диктуют свою волю королям Британии, дело происходит примерно в VII–IХ веках. И почему бы нам не предположить, что дедом Гамлета был тот самый Рерик (Рюрик), который, придя в Приильменье, нежданно-негаданно сыграл роль основателя Русской державы?

Шекспиру история всегда служила черновым материалом для создания остросюжетных представлений. В этом смысле между его «хрониками» и остальными трагедиями разницы практически нет. Выводит ли он на сцену афинского богача Тимона или римского полководца Кориолана, шотландского узурпатора Макбета или английского короля Ричарда III, — трактовка событий всегда определяется взглядами автора и вкусами елизаветинского зрителя. Но, кажется, нигде больше исторические и сценические персонажи не руководствуются до такой степени разными мотивами, как в истории о датском принце. Объясняется это психологическим сдвигом, уже наметившимся в обществе к тому времени и гениально угаданным Шекспиром.

Ныне большинство европейцев придерживается мнения, что насилие не бывает справедливым. «Пассионарии», которым такой подход претит, коллекционируют средневековые доспехи или нацистскую символику, устраивают драки после футбольных матчей или демонстрации против засилья иммигрантов. Но они в явном меньшинстве. А в эпоху, описанную Саксоном Грамматиком, повседневная жизнь европейцев была пропитана насилием. Турский епископ Григорий оставил колоритное описание жизни в Галлии — наиболее цивилизованной (после Италии) части тогдашней Европы. Наказания за преступления, подлинные или мнимые, не ограничивались простым обезглавливанием или сожжением заживо: прежде чем убить, жертвам загоняли иголки под ногти, отрубали руки и ноги, отрезали уши и носы, подвешивали на дыбе, ломали кости на колесе.