Читать «Последний раунд (рассказы и эссе из книги)» онлайн - страница 2

Как я и рассказал позднее Поланко, трудности были очевидны с самого начала. Надо ли говорить, что мухе, летай она хоть так, хоть сяк, ничего не стоит улизнуть из любого помещения; но, загнав муху в закрытый кувшин или стеклянный ящик, мы рискуем вызвать нежелательные изменения в ее поведении и сократить срок ее жизни. Да и кто знает, сколько из десяти — пятнадцати отпущенных природой дней осталось на долю этому крошечному созданию, которое беззаботно кружит лапками кверху в тридцати сантиметрах от моего лица? Я понял, что если сообщу о своем открытии в Музей естествознания, ко мне тут же пришлют увальня с сетью, и он одним хлопком покончит с моей невероятной находкой. Если я сниму муху на пленку (Поланко это умеет, правда снимает только женщин), риск будет двойной: во-первых, свет софитов может так повлиять на механизм полета мухи, что она вернется к обычным повадкам, чем крайне разочарует и Поланко, и меня, вероятно, да и себя саму, не говоря уже о том, что зрители наверняка обвинят нас в мошенническом использовании фотомонтажа. Менее получаса (ведь нельзя было забывать, что жизнь мухи течет во много раз быстрее, чем моя) понадобилось мне на принятие решения: лучший выход — сокращать понемногу размеры комнаты до тех пор, пока мы с мухой не окажемся в минимально допустимом пространстве, ибо таково необходимое условие научной чистоты эксперимента (я собирался вести дневник, делать фотографии и прочее, и прочее), иначе моему докладу будет грош цена. Однако прежде всего надо было вызвать Поланко, чтобы он, выступив свидетелем, убедил общественность не столько в особенностях полета мухи, сколько в моем душевное здоровье.

Избавлю вас от излишне подробного описания моих дальнейших титанических усилий в борьбе с часовой стрелкой и с сеньорой Фотерингем. Наловчившись входить и выходить, только когда муха была далеко от двери (в первый же раз, когда я попытался выйти, одна из двух ее приятельниц, к счастью для себя, улетела прочь; другая вскоре была безжалостно раздавлена пепельницей), я начал завозить материалы, необходимые для сокращения пространства, но сперва предупредил сеньору Фотерингем, что перемены будут носить временный характер, и передал из-за едва приоткрытой двери ее фарфоровых овечек, портрет леди Гамильтон, а за ними последовала и почти вся мебель, но тут я был вынужден идти на крайний риск, распахивая дверь настежь, пока муха отдыхала на потолке или умывалась, сев на мой письменный стол. На первом этапе подготовительных работ волей-неволей приходилось следить не столько за мухой, сколько за сеньорой Фотерингем, которая, по моим наблюдениям, явно подумывала о звонке в полицию, а с полицейскими мне вряд ли удалось бы объясниться через щелку в двери. Сильнее всего встревожила сеньору Фотерингем доставка огромных листов прессованного картона, о назначении которых она, естественно, догадаться не могла, а правду я бы ни за что не открыл, потому что знал хозяйку пансиона достаточно хорошо: способы мушиного полета были ей в высочайшей степени безразличны; пришлось сказать, что я участвую в разработке архитектурных проектов, имеющих определенное отношение к идеям Палладио (особенности перспективы в театре с эллиптическими арками); слова мои она выслушала с тем выражением, которое в похожих обстоятельствах появилось бы на морде черепахи. Я пообещал ей возместить любой возможный ущерб, и через два часа листы картона были установлены на расстоянии двух метров от стен и потолка, для чего пришлось прибегнуть ко всяческим ухищрениям, а также скотчу и скрепкам. Муха, казалось, не проявляла ни недовольства, ни тревоги; она по-прежнему летала лапками кверху и успела уничтожить значительную часть куска сахара, запив его водой из наперстка, который я заботливо поставил в самом удобном месте. Надо пояснить (все это тщательно зафиксировано в моем дневнике), что Поланко не оказалось дома, и некая сеньора с панамским акцентом заявила мне по телефону, что местонахождение моего друга ей неизвестно. При той замкнутой и уединенной жизни, какую я веду, довериться я мог одному лишь Поланко. Дожидаясь его появления, я продолжал сокращать жизненное пространство мухи, чтобы создать оптимальные условия для эксперимента. К счастью, вторая партия картона оказалась куда меньше первой — что понятно для любого владельца русской куклы матрешки, — а потому сеньора Фотерингем, глядя на то, как я затаскиваю листы к себе в комнату, всего лишь поднесла руку ко рту и подняла высоко над головой разноцветную метелку для стряхивания крошек со стола.