Читать «Красные гвоздики в отеле "Пера Палас"» онлайн - страница 11

не знаю...

а ты?

Еще учась в Университете, в пору, когда я был увлечен Шекспиром и читал и перечитывал его произведения, мне на ум пришла мысль (и через 30 лет я вновь - зачем? - ее вспомнил): любовь-убийца, если б Яго не любил так пламенно-безрассудно, Отелло не убил бы Дездемону...

зачем я это сейчас пишу и, вообще, что со мной?

и с другой стороны это глупое видение... толстый повар...

* * *

Как-то ты призналась мне, что очень любишь балконы. И вот - подумать только - вместо того, чтобы быть с тобой, любить тебя, держать тебя в объятиях на самых красивых балконах мира, я сижу в бакинской жаре и пишу для тебя эти строки.

* * *

Знаю, ты будешь читать это, потому и не пишу всего, что просится на бумагу, сжигая мое нутро (парадокс - писатель, всю свою творческую жизнь выступавший против советской цензуры, претерпевший от нее, боровшийся против нее, теперь создает цензуру в самом себе, в своей душе!), но одну вещь я должен написать, не могу не написать: я знал, что она - твоя мать смертельно больна, в те дни, просыпаясь по утрам, я часто вспоминал ее и каждый раз при этом мне становилось скверно на душе. Мне говорили, что она - твоя мать - не хотела, что бы ее проведывали, не хотела, чтобы навещавшие видели во что превратила ее болезнь, и в те дни я часто, поднимаясь по утрам с постели, именно такой ее и представлял - изменившейся до неузнаваемости, до жути. Я не видел ее такой ни разу, но эта болезненная ее внешность была у меня перед глазами. И в тот день, когда я узнал о ее смерти, именно в тот день - как сейчас помню я с моим другом, переводчиком из Загреба, приехавшим по приглашению Союза писателей, и еще с несколькими приятелями поехали в Бузовны, на скалы - будто ничего в мире не произошло как договаривались накануне, и там, на капоте машины - мы называли это "капотная сервировка" - разложив закуску, водку, вино, в том числе и черную икру, до которой со дня приезда в Баку так оказался охоч наш загребский друг, пили и ели, и с каждым новым тостом поднимали нашу дружбу на все более недосягаемую высоту.

... нет, я не ужасное существо, однако... что есть, то есть, и я такой, какой есть...

и хочу, любимый мой человек, чтобы и ты знала это.

* * *

Когда умирают люди, их души остаются, а как цветы?

"Наш бакинский товарищ" - это, кстати, твои слова, и товарищ тот был главой одной из процветавших фирм в Баку в переходный от неоправдавшего себя социализма к рыночной экономике период; сейчас он пребывал в Баку и представления не имел о том, что ты делаешь в Стамбуле, во всяком случае, уж точно, на все сто процентов, не знал об этом несчатном номере в "Пера-Палас", о красных гвоздиках в этом номере, и я прежде раза три-четыре видел его, но никак не мог вспомнить его лицо, и теперь, сидя в "Цветочном пассаже" с Юсифом Боршем и потягивая пиво, я, сколько ни старался, все никак не мог восстановить в памяти лицо "нашего бакинского товарища", и сколько ни напрягал зрительную память, ни призывал ее помочь мне, вместо "нашего бакинского товарища" перед моим мысленным взором проходили лишь серые пиджаки, серые туфли, серые предметы одежды, будто собранные со всего мира, и я не испытывал перед ним никаких угрызений совести.