Читать «Железный поход. Том пятый. Дарго» онлайн - страница 26

Андрей Воронов-Оренбургский

Пожалуй, достойнее других выглядел Дмитрий Макарович Лужин, опытный кавказский офицер из 3-го батальона Апшеронского полка. На висках его загорелого лица инеем белела седина, но в глазах билась решимость, уверенность и сила. Он сурово и быстро оглядывал горцев, и презрительная, бесстрашная складка упрямо теснилась между выгоревших бровей. Видно, предчувствуя худое, майор, плюнув на этикет, чиркнул спичкой, закурил трубку, стиснув костяной мундштук углом обветренных, твердых губ.

Это был вызов – фитиль, поднесенный к бочке с порохом. У Рокамболя заныло между зубами. В толчее горцев вновь вспыхнула гневная ругань, тут же переросшая в дикий гвалт: угрозы, проклятья, обещания немедленной смерти, женские вопли…

«Да уж, попали вы, господа, на именины… – со злорадным сочувствием констатировал Жорж. – Право, не знаю, как вам придется изворачиваться и из шкуры выпрыгивать, чтобы выбраться из этого пекла живыми».

На краю площади, огороженной каменной стеной в виде полумесяца, где толпились старшины вайнахских селений со своими значками и жезлами, произошло оживление. Люди раздались, пропуская седобородого старика; народ признал в нем даргинского муфтия, хаджи, который не хуже самого имама разбирался в вопросах адатов гор и шариатского права. Жилистый старик в высокой папахе без промедления направился к Шамилю.

– Бисмилла, аррахман, аррахим! Все должны быть побиты камнями! – потрясая посохом, задыхаясь от гнева, прохрипел он. – Ва! Не отпускай их, имам! Сколько добрых людей погубили эти шакалы! Сколько аулов сожгли… Только у меня трех братьев и двух сыновей погубили! Айя! Да распорется их живот! Да иссякнет их семя! Любой из нас, если б увидел их где, – зарезал! Дозволь, высокочтимый, я сам в них пулю пущу! Не посмотрю, что я служитель культа и по сану не имею права прикасаться к оружию. Волла-ги! Прикажи побить камнями русских свиней. Это голос народа, имам!

Бешенство окрасило дрожащие белки старика в красный цвет. Едва сдерживаясь, он продолжал трясти посох жилистой и сухой рукой, похожей на орлиную лапу. Его черно-вишневые, навыкате, глаза зыркали то на русских, то на имама, восседавшего на белом коне.

– Да продлится жизнь твоя, Лечи-Хаджи. Ты прав, уважаемый. Дело муфтия – забота о душах правоверных. Твое оружие – слово. Но у нас газават! – Шамиль, воодушевляя своим голосом старика и остальных, поднял над папахой сверкающий голубым огнем сабельный клинок. – Голос народа, как голос Неба, – священен! А потому праведный гнев гор покарает неверных… Но дело это я хочу предоставить нашему союзнику – Диамбегу-Борги!

Охрипшая от криков толпа вновь затаила дыхание, а Шамиль совершенно без эмоций, будто речь шла о продаже бараньих шкур, обратился к поляку:

– Радуйся, полковник. Тебе оказана моим народом высокая честь. Помнишь, я говорил… у тебя будет еще возможность доказать нам свою верность. Это время пришло, Диамбег-Борги. – Шамиль прищурил по-рысьи глаза, устремив взгляд на графа. – Ты удивлялся моему дорогому подарку – сабле? Пустая рука – коротка. Возьми клинок и отруби презренным собакам головы. Свяжи себя с нами кровью… и мы назовем тебя братом. Это будет наш совместный ответ их сардару. Ну, что медлишь, полковник? Или ты уже не хочешь доказать нам делом своей верности?