Читать «Приметы весны» онлайн - страница 24

Александр Яковлевич Винник

— Холодно тебе, Нэрка? Мне тож холодно…

Нэрка, как будто поняв, что делается на душе у хозяина, заскулила и участливо лизнула ему руку…

Отец все еще был не в духе и, увидев возвратившегося Михо, сквозь зубы спросил:

— Ну, что там?

— Все добре.

— Добре-добре! — передразнил старик. — А Нэрка не отвязалась?

— Не отвязалась. Ошейник другой сделать бы, спадать стал.

— И сделай! А то только книжки в башке. Много мне корысти с твоего ученья. Шестьдесят лет живу без ученья — и ничего, не высох… Знаю, какие они, ученые, одна морока с ними.

И кивнул в сторону зятя, сидевшего в углу. Сквозь крохотное оконце под самой крышей сарая проникал скудный свет осеннего дня. В углу, где сидел Вайда, было почти совсем темно, и трудно понять, как мог он в этом полумраке что-нибудь делать. Но человек привыкает ко всему, и к полутьме тоже. Из длинных тонких лоскутов кожи Вайда вывязывал новую плетку и так увлекся, что, казалось, не видит и не слышит ничего вокруг. Но он слышал все. Когда старик заговорил о нем, Вайда встал, лихо покрутил плеткой над головой и, сплюнув, насмешливо спросил:

— А чего вам ученые не нравятся? Или, может, завидуете?

Старик вскочил с перины, отбросил ногой стоявший поблизости чугунок и закричал, наступая на зятя:

— Цыц, кляча ученая! Мой хлеб жрешь и еще меня дегтем мазать будешь? У-у ты!..

Женщина, возившаяся у железной печи, бросилась к мужчинам. Отстранив мужа, она задабривающе сказала отцу:

— Та не надо, батя… Ходимте кушать. Я сало сготовила с картошкой.

Старик свирепо поглядел на зятя и, презрительно процедив сквозь зубы: «парнэ», уселся на перине.

Дочь положила перед ним сшитую из пестрых лоскутьев подстилку, поставила горшок с салом и картофелем, бутылку водки. Пока Замбилла нарезала хлеб, старик с удовольствием втягивал в себя запах сала, курившийся из раскрытого горшка, и приговаривал:

— Ото хорошо! Хорошо!

За едой страсти улеглись. Игнат ел быстро, жадно причмокивая. Закончив еду, вытер рукой жирные губы, разгладил густую черную бороду, в которой не видно было ни одного седого волоса, и прилег на перину. Он раскурил трубку, взглянул на Михо, подошедшего с книгой к окошку, и, довольно отрыгивая, сказал:

— Значит, учишься? Та-ак. Надоело нашего тилигента слухать, так решил у бабы учиться… Дай-ка, Замбилла, воды.

Большими глотками опорожнив кружку, Игнат снова обратился к Михо:

— А что она учит тебе, ота сороконожка?

— Какая же она сороконожка? — попробовал отшутиться Михо. — У нее две ноги, как у всех женщин.

— Без тебя знаю, сколько ног у бабы, — отозвался Игнат, — спрашиваю: что учит? Отвечай.

— Много учим. Арифметику.

— Что за чертовщина? — поинтересовался старик. — Никогда не слыхал, и ничего, живу. А ты что, без того не проживешь?

— Прожить можно. А только, если больше знаешь, лучше жить.

— А что дает то ученье?

Михо задумался, прошли секунды, и глаза его из задумчивых стали веселыми. Он подошел к стоявшей в углу скамеечке и взял одну из четырех лежавших на ней книжек. Раскрыл ее и прочитал вслух, как читают дети в школе: «Для пяти лошадей на тридцать дней запасли девять центнеров овса. Сколько овса надо запасти для двенадцати лошадей на восемнадцать дней, исходя из той же нормы?» Вот скажите, батя: сколько надо запасти овса?