Читать «Приметы весны» онлайн - страница 119

— Раз есть такое постановление, делай, что надо, мы против советской власти не идем.

Со слов Михо Гнатюк знал, что цыгане сходятся в табор к заходу солнца. На вопрос Саши, когда лучше всего провести беседу, старшина посоветовал подождать еще с полчаса и пригласил его к себе.

Гнатюк, помня характеристику, которую Михо дал старшине, хотел было отказаться от приглашения. Но подумал, что успех первой беседы будет во многом зависеть от старшины, и решил пока не портить с ним отношений.

Они вошли в шатер, откуда ударил резкий запах мочи и чего-то слежавшегося. «Все время на воздухе, а вонь какая!» — брезгливо подумал Саша. Больше половины шатра занимала перина. На ней сидела молодая цыганка в грязной холщовой кофте и черной юбке. Она кормила ребенка. Цыганка, увидев вошедших, быстрым движением прикрылась платком, но Саша успел заметить татуировку на ее груди.

Прямо против входа лежало несколько свернутых ковров. Один ковер был расстелен в шатре.

В углу лежала сваленная в кучу кухонная утварь и всякое тряпье. Рядом — конская сбруя и свернутая в трубку кожа.

Все было очень убого, хотя из рассказов Михо Саша знал, что Чурило богат.

— Садись!

Грубый голос Чурило вывел Сашу из задумчивости.

— Стульев не имеем, сюда садись, — Чурило показал на перину. Второй рукой он указал на выход. Молодая цыганка покорно поднялась и, ни слова не говоря, вышла из шатра.

Саша с трудом подавил брезгливость и сел на перину. Чурило сел рядом с ним, привычно сложив под собою ноги.

— Полина! — крикнул он.

Молодая цыганка в ту же секунду появилась в шатре. Чурило сказал ей по цыгански:

— Хас! Ягали![5]

Она молча положила ребенка на край перины, открыла стоявший в углу ящик и подала на старом эмалированном подносе бутылку водки, круг колбасы, хлеб. Пока дочь возилась с приготовлением закуски, Чурило молчал. Гнатюк начал было говорить о том, что не будет ни есть, ни пить, но Чурило остановил его:

— Не мешай!

«Споить собирается, — с тревогой подумал Саша, твердо решив ни к чему не прикасаться, и горько пожалел о том, что вообще пошел к старшине. — Походил бы лучше по табору, Ромку разыскал бы», — мелькнуло в голове. Но отступать было поздно.

Чурило снова что-то сказал дочери по-цыгански. Она вынула из ящика банку рыбных консервов, поставила ее на стол, взяла ребенка и молча вышла из шатра. За все время она так и не произнесла ни слова. Гнатюк сказал об этом Чурило:

— В городе цыганки такие разговорчивые, что не остановишь их, а здесь молчат. Или это только ваша дочь такая?

Чурило удивленно взглянул на Сашу, взял бутылку водки, налил аккуратно по пол стакана. Закончив эту операцию, он снова взглянул на Сашу и сказал:

— У вас есть поговорка: «Среди волков жить, по-волчьи выть». Ты не обижайся, что я так тебе говорю. — Он говорил по-русски чисто, с едва заметным акцентом. — Ты сам спрашиваешь, я тебе отвечаю. У вас женщины не знают порядка, распущенные. Наши женщины, когда попадают к вам, должны быть как все. Мы там в городе делаем все, как делают другие, а здесь, в таборе, — Чурило поставил стакан, который до этого держал в руке, — здесь у нас свои порядки. И никто их не изменит.