Читать «Существовать и мыслить сквозь эпохи !» онлайн - страница 9

Я больше не люблю, как я любил еще совсем недавно... Унылый молодой человек сидит вечером в шлафроке за столом и описывает свои чувства. За окном накрапывает дождь, а ему кажется, будто в воздухе что-то шелестит, будто мысль или орел летит к Солнцу.

"Я слыву чудаковатым малым"

Голова у Ницше трещит с похмелья. Тебе это блаженное состояние скорее всего неведомо, пишет он тем не менее с веселой иронией в Наумбург дорогой Лизбет. Сидит, стало быть, разбитый в своей уютной боннской каморке с софой и прелестной керосиновой лампой, только что с трудом вылез из-под перины и рассказывает сестре о том, как бурно провел три последних декабрьских дня.

Большой праздник студенческой корпорации начинается с попойки, длящейся часов эдак до 2 ночи. На следующее утро общий завтрак в одиннадцать, прогулка по рыночной площади Бонна, кофепитие в респектабельном отеле Клея и, наконец, вечерний кутеж - сорок человек в сногсшибательно разукрашенном погребке, где пунш льется рекой.

Вместе со всеми пирует и Пауль Дойсен, его однокашник по школе Пфорта. Их влекло друг к другу: оба любили изящные стихотворения Анакреонта. Греческий лирик воспевал мирские наслаждения, воспевал любовь, лесбийскую и к мальчикам, воспевал вино и самого себя. Он будил в отроках желания, смягчал их страдания, они тайком читали его в спальне, читали: Я спал, опьяненный Вакхом, / на пурпурных покрывалах... И Дойсен вытаскивал из-под кровати чемодан, доставал оттуда пакетик нюхательного табака, и, так как пить вино было строжайше запрещено, они нюхали на брудершафт - в час, исполненный торжества.

И вот друзья в Бонне, где сразу же вступили в корпорацию "Франкония". Пунш, значит, льется рекой, вокруг новые знакомые, и среди них почитатель Шумана, великолепный знаток его творчества. На удивительно красивом боннском кладбище, где покоится прах композитора, Ницше уже успел побывать - с хозяйкой дома, в котором живет, и ее племянницей, фройляйн Марией. На Рейне, пишет он, все зовется Марией.

Ницше не узнать. Оседлав ослика, он вместе с Дойсеном въезжает на Драконову гору, распевает вечерами в Кёнигсвинтере душещипательные серенады под окнами предположительно непорочных дев. Он пьет, поет и гуляет до рассвета.

И месяца не прожив в Бонне, появляется в белом жилете и лайковых перчатках на весьма и весьма шикарном концерте. Сказочная роскошь, пишет он домой, весь прекрасный пол в огненно-красном, публика говорила только по-английски, а я nо speak inglich. Тьфу, пропасть! Опять дают себя знать пробелы в знании живых иностранных языков. На древнегреческом и латинском он с блеском поддержал бы любой small talk.

Студенческая жизнь дорога, с тощим кошельком нечего, разумеется, и думать о том, чтобы встретить Рождество у семейного очага. И потому он сидит в сочельник один в своей каморке и ждет посылку с подарками из Наумбурга. А ее все не несут. Темнеет. Он зажигает лампу. Прислушивается к каждому шороху. Часы бьют семь. Пора ужинать. Почтальона все нет и нет. И Ницше не выдерживает.