Читать «Жаркий день в Гороховке» онлайн - страница 2

— Здесь я пела… — Антонина восторженно огляделась.

Мне показалось, внезапно помолодела. Тёмные волосы оттенили румянец щёк. Она посмотрела куда–то вдаль. Обхватила плечи руками, набрала полной грудью воздух, зажмурилась. Запрокинув голову, затянула срывающимся голосом: «Ой, то не вечер — то не вечер… Мне малым–мало спало–о–сь…»

Заламывая полные руки, она не пела — голосила. Голос — сильный, чуть хрипловатый, ещё способный творить чудеса — скорбно летел в звенящей тишине, пробирая морозом. В душный солнечный день я поёжилась, словно от холода.

Все та же узкая тропинка вывела нас на край посёлка. Под палящим солнцем мы направились к кладбищу. Белое от ромашек, оно раскинулось в середине пшеничного поля. Покосившаяся ограда, сломанные ворота, обглоданные деревья. Было видно, сюда нечасто приходят. Скорее всего, через несколько лет эту землю распашут, и здесь одинаково пышно заколосится пшеница.

— Вот он — Коля! — Антонина тихо вскрикнула.

И тогда я увидела весёлого мужчину на фотографии.

— Я звала его «солнечный зайчик» — такой он был… — Антонина пожала плечами, — светлый, лёгкий… Все ему нипочём! Встретишь где — в поле, на речке — и так радостно на душе!

— Любовь?

— Да какая любовь! Дети!

— Что, и не целовались? — захихикала я.

— Что ты! — Она замахала на меня руками, вдруг застеснявшись.

Мы сидели под старой берёзой. Мелкие листочки, похожие на монетки, слабо колыхались по ветру.

— А чувствуешь — воздух! Жаркий, сладкий! Дышишь — словно пьёшь! — Антонина глубоко вдохнула.

Я медленно повела носом и почувствовала лёгкий аромат цветущего шиповника.

— В Москве воздух тугой, влажный. Чтобы его прокачать, грудь напрягаешь. Не то что здесь — сухой, невесомый. Не замечаешь — дышишь.

— А петь где лучше? — спросила я.

— Здесь, конечно! Я и пела! Ох, как я пела!!! — Антонина мечтательно закрыла глаза. — Из соседних деревень приезжали. Знали, концерт будет.

— Небось, аплодисменты, поклонники…

— Да какие поклонники! Тогда и слова–то такого не знали. Чувствовала — радость от меня. Аплодисментов особых не помню. Сидят рядком зрители, скупо хлопают негнущимися ладонями, сдержаны. Весь восторг в глазах. Скромные люди, красивые…

— А в хоре Пятницкого?

— Там — конечно! И блеск, и овации. И поклонники… Ты знаешь, — Антонина повернулась ко мне. — Где потом я только не выступала: и в Москве, и на гастролях, а все равно эти вечера вспоминаю, в деревне…

— А за границей пела?

— И за границей. Хор Пятницкого — сама понимаешь… Только отсюда все это, весь запал. — Тонкими пальцами она прикоснулась к шершавой коре берёзы. — Я до сих пор этот тыл чувствую, словно за спиной стоит кто–то, меня прикрывает. Столько лет прошло… Многих уже нет в живых… — Она посмотрела на крест.

— Но подожди — а Коля? Он тебя слушал? Ему нравилось, как ты поешь?

— Думаю, нравилось… Но он скромный, стеснялся. И слова про любовь говорить не решался. А может, и не умел… Чувствовал, не быть нам вместе — я на сцену рвалась.

— Но как ты поняла, что он любит?

Я сорвала берёзовую серёжку, размяла в пальцах.

— А так и поняла: покойно, радостно, когда вместе. Счастьем накрывало — и все. Как объяснишь? Говоришь без остановки, идёшь, куда глаза глядят, не считая часов…