Читать «Литературная Газета 6337 ( № 33 2011)» онлайн - страница 39

– Критики вам много крови портили?

– У меня нет большого доверия к сегодняшней критике. Среди критиков есть и талантливые люди, как правило, перешедшие в нынешнюю из предыдущей эпохи. С критиками мне и везло, и не везло. Меня всю жизнь и ругали, и топтали (достаточно вспомнить статьи в газете «Смена», в журнале «Крокодил», в центральной «Правде»), и в то же время хвалили. Я и в те годы не жаловался, и сегодня не стану. Кроме того, преимущество моего возраста заключается в том, что вряд ли кто сможет сказать мне нечто, чего бы я не знал о своих стихах. А несправедливая, злобная критика меня уже не волнует: стихи написаны, я сделал то, что за меня никто другой бы не сделал, – и другой судьбы себе не хочу. «Услышишь суд глупца и смех толпы холодной, / Но ты останься твёрд, спокоен и угрюм». Этот пушкинский завет меня не раз выручал и в молодые годы, тем более – теперь. «Ты сам свой высший суд» – и это абсолютно точно.

– А какие стихи вы не любите?

– Не люблю стихи, обращающиеся к аудитории. Вот Маяковского, признаюсь честно, недолюбливаю. То ли дело Блок, Анненский, Пастернак, Мандельштам, Заболоцкий… Почему? Потому что они обладали нормальным человеческим почерком. А когда ты обращаешься к аудитории, ты вынужден писать плакатным пером, чтобы написанное тобой увидели и с последнего ряда. Ты становишься «вещателем общих дум», вместо того чтобы обратиться к человеку, читающему стихи за столом, под настольной лампой.

– Но если бы не было Маяковского, с чем бы мы сравнивали?

– Речь здесь не идёт о том, чтобы не было Маяковского. Не дай Бог! Его ранние стихи, например «Послушайте!» или «Скрипка и немножко нервно», прекрасны. И вообще я никому не навязываю своё мнение. Маяковский – гений, но гениям иногда не хватает таланта. Точно так же и Достоевскому я предпочитаю Чехова.

Хотелось бы ещё сказать о том, что я ценю в стихах, за что их люблю. В настоящих стихах речь идёт о самом главном: о жизни, о смерти, о любви, о природе, об искусстве, о смысле жизни. Стихи – это великое утешение. И иногда мне кажется, что поэт в этом смысле ничуть не хуже священника. А может быть, и превосходит его. И недаром стихи – это в каком-то смысле молитва, то есть горячее, «из пламя и света рождённое слово». В стихах не обязательно должны присутствовать церковные реалии, по мне, так даже лучше, когда их нет, но прекрасное стихотворение – это и есть молитва. Стихи – это радость, это исповедь, откровение, озарение и великое утешение человеку.

– Человек нуждается в утешении? А как же: «Человек – это звучит гордо!»?

– Конечно, жизнь трагична. Конечно, жизнь грустна. Конечно, все мы обречены на смерть – и знаем об этом с детства. Сколько неприятностей подстерегает человека, сколько опасностей, искушений, сколько лжи, сколько кошмара!.. Достаточно вспомнить Освенцим… «Можно ли писать стихи после Освенцима?» Да, и на наших глазах происходят несправедливости, обманы, трагедии, землетрясения, цунами, войны, теракты… Всё так. Всё – правда. И благополучия нам никто не обещал и не обещает. Но что замечательно: вот я думаю, – какой же смысл существует в жизни? И понимаю, что у каждого этот смысл свой. Один его находит в Боге и вере. Другой – в удовольствиях. Третий – в любви. Четвёртый – в любви к детям. Пятый – в любви к своему делу. Кто-то видит для себя смысл в бессмыслице и радуется ей… Но мне кажется, есть один общий смысл для всех… И я его называю поэтическим смыслом жизни. Думаю, нет ни одного человека, даже самого отпетого мерзавца, который бы, пусть иногда, пусть раз или два в жизни, не залюбовался на морскую волну, на поле, через которое он идёт, на лес, речку, облака над головой… Жизнь как будто нарочно на земле устроена так, что она – поэтична. Несмотря на все ужасы, прекрасна. Кто-то позаботился о том, чтобы горели ночные звёзды, шумели морские волны, пели птицы, летали бабочки и стрекозы, лиловыми, розовыми пятнами проступал за железнодорожным откосом иван-чай.