Читать «С тобой все ясно (дневник Эдика Градова)» онлайн - страница 22

Владимир Петрович Васильев

- Дурак ты, - неожиданно отозвался Боря. - И мы тоже хороши. Мужчина за нас кровь проливал, а мы его даже не пригласили войти... Не путем.

Разве мы обязаны знать всех, кто воевал и погиб за наш город? Их много, всех разве упомнишь. Но на следующем уроке мне казалось, что вместо парт в классе стоят больничные койки и умирающий Петя Григорьев просит: "Пить, пить..."

Сегодня первое ноября. Скоро праздник и каникулы.

Но я не очень радуюсь: заболела мама.

Да, да, мама! И больше никакой Риммы Николаевны. Никогда!

Вчера она пришла с работы очень поздно, Томка уже дрыхла. Мама и мне приказала: "Иди спать". А сама, не раздеваясь, прошла в кухню. Я видел, как она пошатнулась у стола и тяжело, как старые люди, опустилась на. стул. Я спрятался за дверью. Мама тяжело положила руки на стол, уронила на них голову, и я услышал, как мелко-мелко задрожала посуда (из-за которой мы с Томкой поссорились, кому мыть). Мама рыдала, тяжело дыша и давясь слезами. Я вспомнил, что последние дни она почему-то очень нервничала. И нам с Томкой перепадало. Но чтоб так рыдать...

Я растерялся. Не знал, как мне быть. Почему-то в голове вертелась дурацкая заповедь: "Мы не выносим женских слез".

Мама всегда была сильной. Я помню, как в детстве она целовала своими прохладными губами ушибленное место и шептала; "Ты же не будешь плакать, Эдик, правда? Ты у нас мужчина, да?"

Я кинулся к маме. Не помню, что я говорил, как помог ей снять пальто. Она все шептала: "Сынок, я тебя испугала, да? Тихо, мы Тамару разбудим..."

Она уже не плакала, только иногда всхлипывала (и тогда так была похожа на Томку!). Я узнал, что у мамы умер больной, паренек, которому она недавно сделала операцию. Еще вчера он спросил: "Римма Николаевна, я доживу до паспорта?" А ночью... "ОН мог умереть, но мы его спасли, сказала мама. - И теперь, когда мы его спасли, он умер..."

Утром мы с Томкой быстренько помыли посуду, и я предложил ей после школы вместе сварить борщ. Она зыркнула глазами, но ничего не сказала.

Я решил: с сегодняшнего дня ни у кого никаких прозвищ. Надо, чтоб все по-честному. Подло предать человека. А разве изменить его имя не предательство?

Значит, теперь будет так:

Римма Николаевна - мама, мамочка.

Бабуся - Мария Степановна.

Фантомас, Женьшень - Евгений Евгеньевич.

Скафандр - Скориков Афанасии Андронович.

Андрей и Боря - я их иначе и не называл.

Андрей и Боря - Матюшина Борисом Михайловичем. Так он не против, ему даже нравится.

Роман-Газета - Рома Сидоров.

Минус - Руслан Филиппов.

У каждого человека свое имя. Как хорошо!

Был последний урок, и наша троица решила не расставаться. Прошли общие два квартала, Андрей предлагает: "Алё ко мне? Батя на БАМ укатил, в творческую командировку. Героических современников лепить.

Правду жизни искать. Мать на работе. Так что..."

Так что долго убеждать нас не пришлось. По дороге говорили о войне. Давно она закончилась, и нас вроде бы никак не коснулась. А стали считать - только мы трое потеряли в Великой Отечественной двух дедушек убитыми и одного пропавшим без вести. Еще нас поразило, что погибшие деды наши были моложе наших родителей, и представить их (знакомых нам по фотографиям) старыми невозможно. Дедушки без отчества!