Читать «Сопка голубого сна» онлайн - страница 22

Он застегнулся. Когда произносили слово «государь», он всегда безотчетно вытягивался по стойке «смирно», застегивался на все пуговицы. Его простое лицо солдата, немолодое, жандармское, усатое, скуластое и курносое, пылало от возмущения, но в глазах был страх, смешанный с уважением. Вот он сидел тут с вечным поселенцем, ел московскую колбасу и думать не думал, что перед ним убийца! Несостоявшийся убийца его императорского величества!

— И за это вам дали всего четыре года каторги и вечное поселение в Сибири? Ну и ну, повезло вам, или, может, у вас большие деньги были, знакомства...

— Повезло. Меня судил военный суд в таком составе: генерал от артиллерии Смирнов, председатель, полковник-кавалерист и полковник-пехотинец, один капитан и один поручик. Все из разных гарнизонов Варшавского военного округа, не подобранные специально, а назначенные как попало. Поэтому они расследовали дело добросовестно. Полиция слишком много знала заранее, и слишком много у нее было свидетелей. Это смахивало на провокацию. Вы же знаете, как оно бывает.

— Ясно, я ничего не говорю.

— Но я признал, что действительно имел такое намерение, и прокурор потребовал смертной казни. В подобных случаях, сказал он, за неосуществленное намерение надо наказывать как за осуществленное. Суду это показалось жестоким. Тем более что мне было всего 22 года, а выглядел я еще моложе. Поэтому суд, взвесив все обстоятельства, вынес такой приговор.

— Подумать только, генерал, полковники, и все же...— Бояршинов покачал головой.— Не иначе, ваш святой внушил военному суду сострадание.

Бояршинов все же не мог успокоиться. В его голове жандармского вахмистра никак не укладывалось, что государь, помазанник божий, мог погибнуть как простой смертный.

— Вы признались в намерении, говорите, но в каком намерении?

— Ну, совершить покушение.

— Но как это вы августейшее лицо, государя нашего, как вы собирались...

Он был не в силах произнести «как вы собирались его убить» и только провел рукой по шее.

— Ах, вы об этом... Что ж, я мог бы рассказать. Времени прошло много, дело позабылось. Но вам не скажу.

— Это почему же?

— Потому, что вы жандарм. Не подумайте, я не хочу вас обидеть, просто напоминаю. Вы на службе, Данило Петрович. Вернетесь, и у вас могут спросить, что я говорил. Вы ведь расскажете, не так ли?

— Расскажу.

— А они запишут. А то, что записано, остается жить, причем часто в искаженном виде — что-то туда прибавили, чего-то недопоняли, что-то показалось. Начнут выяснять, допрашивать, к чему мне это? Поймите, мне теперь нечего скрывать, но осторожность никогда не помешает.

— Само собой, береженого бог бережет.

— То-то и оно... Чайку не выпьете еще стаканчик?

— Нет, хватит... Уже поздно, спать пора.

У него явно пропало желание разговаривать.

Они легли. Бояршинов на нижней полке, Бронислав на верхней. Он снял обувь, пиджак, расстелил бурку, закутался в нее, сразу стало тепло и уютно, прекрасная бурка, прикрывает лошадь вместе с ездоком, кстати сказать, я бы неплохо выглядел верхом на лошади. Вот лучшее, что я сумел сделать к свой первый день на воле, купил бурку и попутно довольно выгодно продал свою шикарную, но совершенно непригодную в тайге варшавскую одежду... Да еще и рубашку получил, милый сердцу подарок, я тебя не забуду, девушка, твои руки, которые ты так доверчиво вложила в мои черные, мозолистые ладони каторжника, вышили для меня чудесную нарядную рубашку, которую я, вероятно, так никогда и не надену. Для кого ее надевать? Для нескольких хакасов или киргизов, когда я пойду к ним в юрту в воскресенье пить кумыс? Я даже не знаю, какое там население, в этих Старых Чумах... Поезд мчится и мчится вперед, в бескрайние дали, версты, как искры, летят назад, а колеса стучат, повторяя: земля наша огромна, огромна... земля наша огромна, огромна... Но на всей этой земле мне предоставлен только глухой тупик, место назначения до конца дней. Встречу ли я там хоть одну родственную душу?