Читать «Из переписки Владимира Набокова и Эдмонда Уилсона» онлайн - страница 68
Владимир Набоков
Дорогой Володя.
<…>
(2) Ты в самом деле ответил мне на мое письмо о Фолкнере?{187} Последнее время некоторые наши письма куда-то деваются. Мне любопытно, прочел ты «Свет в августе» или нет. Разумеется, у него нет идеи (разве что в брошюре, приложенной к этой, последней, его книге); есть, собственно, только одно — интерес к драматизации жизни. Несмотря на его неряшливость, мне кажется, между вами есть немало общего. Меня он совершенно ошарашил — читаю его не отрываясь. Думаю, это самый замечательный современный американский прозаик.
(3) Никак не могу взять в толк, как это тебе удается, с одной стороны, изучать бабочек с точки зрения их естественной среды, а с другой — делать вид, что можно писать о человеческих существах, пренебрегая всеми общественными проблемами. Я пришел к выводу, что ты с молодости воспринял слишком близко к сердцу лозунг fin de siècle[144] «Искусство для искусства» и никак не можешь выкинуть его из головы. Скоро пришлю тебе свою книгу{188} — она, очень может быть, поможет тебе решить эти вопросы. <…>
(9) Обязательно пришли мне свой перевод «Игоря» [ «Слова о полку Игореве». —
(10) Когда приеду в Нью-Йорк, попробую что-нибудь предпринять по поводу нашего с тобой великого русского тома.
Привет Вере. И когда же ты вновь окажешься в наших краях?
Всегда твой
Отделение русской литературы
Голдвин Смит Холл
Итака, Нью-Йорк
21 ноября 1948 г.[147]
Это копия моего предыдущего письма, которое, по логике, следует считать первым.
Дорогой Братец Кролик,
я внимательно прочел книгу Фолкнера «Свет в августе», которую ты был так любезен послать мне, и она никоим образом не поколебала моего невысокого (мягко выражаясь) мнения о его творчестве в целом и, в частности, о других (бессчетных) книгах, написанных в том же духе. Я не люблю, когда на меня дышат перегаром романтизма, в котором чувствуются еще Марлинский и В. Гюго, — ты, конечно, помнишь у последнего это чудовищное соединение обнаженности с пышными преувеличениями — «l'homme regardait le gibet, le gibet regardait l'homme».[148] Фолкнеровский запоздалый романтизм и непереносимые библейские раскаты, его «обнаженность» (которая на самом деле никакая не обнаженность, а окостенелая банальность) и цветистый стиль кажутся мне такими вызывающими, что его популярность во Франции я могу объяснить только тем, что ее собственные популярные посредственности (Мальро в том числе) в последние годы достаточно сами поупражнялись в жанре l'homme marchait, la nuit etait sombre.[149] Книга, которую ты мне прислал, являет собой один из банальнейших и скучнейших примеров банального и скучного жанра. Сюжет и эти затянутые, «с двойным дном» разговоры действуют на меня как плохие фильмы или худшие из пьес и рассказов Леонида Андреева, с которым Фолкнер чем-то фатально схож. Я могу себе представить, что подобного рода вещи (белый сброд, лоснящиеся негры, свирепые ищейки из мелодрам типа «Хижины дяди Тома», захлебывающиеся от лая в тысячах книг, напоминающих стоячее болото) могут представлять интерес в социальном плане, но это не литература, точно так же как тысячи рассказов и романов о забитых крестьянах и лютых