Читать «Из переписки Владимира Набокова и Эдмонда Уилсона» онлайн - страница 64
Владимир Набоков
Не хотел переходить на личности, но вот как я себе представляю твой подход: в пылкую пору молодости ты, как и другие американские интеллектуалы 20-х годов, с энтузиазмом и симпатией воспринял ленинский режим, который издалека казался вам дерзким осуществлением ваших прогрессивных мечтаний. Вполне вероятно, что при обратной ситуации молодые русские писатели-авангардисты (живи они в американизированной России) с таким же энтузиазмом и симпатией следили бы за тем, как поджигают Белый дом. Твоя концепция досоветской России, ее истории и общественного развития, пришла к тебе сквозь просоветскую призму. Когда позднее (то есть во времена, совпавшие с восхождением Сталина) достоверная информация, большая зрелость суждений и давление неопровержимых фактов поубавили твой энтузиазм и осушили твою симпатию, ты почему-то не потрудился пересмотреть свой предвзятый взгляд на старую Россию, а с другой стороны, ореол ленинского царствования не утратил для тебя своего теплого сияния, которое есть не что иное, как порождение твоего оптимизма, идеализма и молодости. То, что тебе сейчас представляется сужением возможностей режима («сталинизм»), на самом деле является расширением твоих знаний о нем. Гром административных чисток встряхнул вас от сна (стоны на Соловках и в подвалах Лубянки оказались бессильны сделать это), поскольку они коснулись людей, на главу которых возложил руку святой Ленин. Ты (или Дос Пассос, или Рав) с ужасом произносишь имена Ежова и Ягоды — а как насчет Урицкого и Дзержинского?
В заключение несколько фактов, по-моему, неоспоримых, так что едва ли ты станешь их опровергать. При царях (несмотря на неумелость и варварский характер их правления) свободолюбивый русский человек имел несравнимо больше возможностей и средств для самовыражения, чем при ленинском и сталинском режиме. Он был защищен законом. В России были бесстрашные и независимые судьи. Русский
При Советах с самого начала вся защита, на которую мог рассчитывать критически мыслящий человек, зависела не от закона, но от прихотей власти. Все партии, кроме правящей, оказались упразднены. Твои Алымовы{166} — это призраки, маячащие за спиной интуриста. Бюрократия, прямая наследница партийной дисциплины, тотчас все прибрала к рукам. Общественное мнение исчезло. Интеллигенции не стало. Все изменения после ноября 1919-го[136] сводились к перемене декора, так или иначе камуфлировавшего неизменную черноту бездны насилия и террора.
Пожалуй, я отшлифую это письмо и где-нибудь его напечатаю.