Читать «Из переписки Владимира Набокова и Эдмонда Уилсона» онлайн - страница 28

Владимир Набоков

4) Мужчина без пиджака в отеле. Когда около десяти вечера я шел по коридору к себе, из номера высунулась розоватая лысина и пригласила меня поболтать перед сном. Не хотелось обижать его отказом. Мы уселись на его кровати и выпили виски. Он тут умирал от скуки и попытался выжать максимум из моего общества. Принялся рассказывать во всех подробностях о своем сахарном бизнесе во Флориде, о причинах, побудивших его приехать в Вальдосту (нанимает чернокожую рабсилу), и множество нелепых деталей о своем заводике. Я был весь один большой зевок. То и дело поглядывал на часы — еще десять минут, и я обращусь в бегство. Когда я нашаривал в кармане спички, оттуда выпала и покатилась по полу коробочка из-под таблеток, куда я складываю мотыльков с освещенных веранд. Он поднял коробочку со словами: «У меня такая же: я в нее складываю мотыльков». Выяснилось, что он энтомолог и даже одно время был связан с американским Музеем естественной истории, где я работал. Я уже не посматривал на часы. Второй раз я так обмишурился (первый — с профессором Форбсом{64} в бостонской подземке).

5) Высокий крупный мужчина, президент колледжа. Свое знакомство со студентами начал с удивительно тонких замечаний о стихотворениях Браунинга{65} «Последняя герцогиня» и «Орлиное перо». Предложил студентам называть его просто по имени. Меня называл МакНабом,{66} будучи не в состоянии правильно выговорить мою фамилию. Шокировал местную публику тем, что, имея шикарный «паккард», он привез миссис Рузвельт{67} со станции в страшненьком разбитом автомобильчике, которым он пользуется в обычные дни. Увлекательно рассказывал о своем деде, герое армии конфедератов, после чего дал мне прочесть свои записки — такие, знаешь, семейные мемуары, — и это было очень плохо. А в остальном колоритнейшая фигура, такой же эгоцентрик, как я.

6) Старик в «комнате отдыха» (читай: уборной) в пульмановском вагоне. Обрушил поток красноречия на двух предупредительных, вышколенных служителей с непроницаемыми лицами. Основные слова в этом потоке — «мать», «черт» и «сучий», затейливо переплетаемые в конце каждого предложения. Глаза дикие, ногти черные. Напомнил мне чем-то тип воинствующего русского черносотенца. Словно подслушав мои мысли, разразился злобной тирадой о евреях: «Вся эта жидовня с их обоссанными младенцами!» Он смачно плюнул в раковину и промахнулся сантиметров на десять.

——

В моей коллекции есть еще экземпляры, но пока хватит. Приятно писать в постели. Спасибо, что пригласили нас на День благодарения, но я чувствую себя истощенным — и финансы мои тоже истощились. Лекционное турне (которое я продолжу 3-12 декабря) было в высшей степени успешным с точки зрения восприимчивости аудитории и т. п., однако в материальном отношении оказалось убыточным, поскольку мой институт не оплачивает дорожных издержек.

Очень хочется увидеться. Вчера видел Уикса <…>, он собирается напечатать мой рассказ вместе со стихотворением в январском номере.{68}