Читать «Золотая медаль» онлайн - страница 2

Олесь Васильевич Донченко

Она глянула на Марийку, кивнула головой и снова обратилась к отцу:

— Что вы себе думаете? Вам же на работу идти, а вы на ногах не стоите!

Отец оправдывался:

— Мне во вторую смену, дочка. Я еще успею… успею проспаться… Вот сейчас лягу, дочка.

Он сделал попытку встать, покачнулся и снова сел.

Марийка с сожалением глянула на подругу, на ее мать, которая с чем-то молча возилась в уголке. Такие сцены в этой семье происходили не впервые.

Когда Павел Жуков приходил домой пьяный, он старался никому из домочадцев не смотреть в глаза, был тише воды, ниже травы. Но это не спасало его от сурового разговора с дочерью. Этих разговоров он больше всего боялся, и всегда давал торжественные обещания, но проходила неделя-вторая, и эта история повторялась снова.

— Как вы товарищам в глаза смотрите? — с негодованием говорила Юля. — Вы хотя бы подумали обо мне. Знаете, до чего дошло? Если кто-то при мне вспоминает про вас, я краснею.

Когда отец бывал пьян, Юля обращалась к нему на «вы», и это «вы» звучало, наверное, очень оскорбительно для Павла Жукова, так как было холодным, осуждающим. Марийка видела, как он втягивал голову в плечи, но не мог спрятаться от гневных слов дочери.

Вдруг, что-то вспомнив, Жуков махнул рукой и выпрямился.

— Не позволю, чтобы ты краснела! Подожди, дочка, вот я…

Он всхлипнул и положил голову на стол. И всхлипывая, и смежая глаза, все еще с горечью бормотал что-то. А протянутая на столе рука его, рука рабочего-труженика, с широкой ладонью и черной въевшейся пылью, — шевелилась, и пальцы тоже шевелились, сгибались и разгибались, словно продолжали разговор.

На улице Марийка сказала:

— Я тебе очень сочувствую, Юленька! Сочувствую. Я никогда не смогла бы так строго разговаривать со своим отцом.

— Так как у тебя нет отца, — горячо ответила Жукова. — И он у тебя был, наверное, не такой, как мой.

— А все же ты с ним жестко разговариваешь. В самом деле — жестоко!

Юля горько улыбнулась:

— Ты так думаешь? А он разве не жестокий? Я очень мучаюсь, Марийка, что мой отец — бракодел и прогульщик. Ты же знаешь — о нем не раз писали в заводской многотиражке, говорили на собрании. Ну, на какое-то время он подтянется, исправится. А потом снова срывается.

Юля безнадежно махнула рукой.

Некоторое время подруги шли молча, потом Полищук спросила:

— Ты… ты не любишь его?

— Отца? Люблю, Марийка, — искренне сказала Юля. — Поэтому и больно так. И маму очень жалко, и Митю с Федьком.

Большое ателье, где хотела сфотографироваться Марийка, сегодня было закрыто, и поэтому подруги повернули в боковую улицу, ведущую на базар. Здесь зашли в небольшую фотографию-пятиминутку.

— Нам и надо, чтобы за пять минут, — засмеялась Марийка, — иначе мы опоздаем в школу.

— Садитесь, девочки, — засуетился фотограф, молодой, красногубый, с маленькими усиками. — Никто вас так не снимет, как я. Съемка первоклассная. Вот сюда, прошу.

— Мы уже не девочки, — сказала Марийка.

— Извините. А как же вас? Не барышни же? Хотя меня часто называют кавалером. Красивое слово. Я люблю красивые слова. Вот, например: шмен-де-фер! Музыка! Вас не учат этой науке? Да. Квитанцийку выпишу сам: кассирша сегодня заболела. А теперь прошу сюда. Головку немного набок. Для деловой карточки можно без улыбки.