Читать «Семь атаманов и один судья» онлайн
Анвер Гадеевич Бикчентаев
Annotation
Повесть известного башкирского писателя "Семь атаманов и один судья" раскрывает духовный мир подростков, воспитывает в них чувство интернациональной дружбы.
Анвер Гадеевич Бикчентаев
По древнему мальчишескому закону
Я участвую в чьей-то мечте
Большой Сабир
Большой Сабир остается Большим Сабиром
Думки про удобного мальчика
Свидание с первым солнцем
Это мы-то дважды трусы?
Потолковать меж собой решили мальчишки
Про последнюю улицу
Почему девчонки носят брюки?
Особые приметы
Нечестный бог
Аквариум
Корабли остаются в порту
Заборы мои, заборики…
С тремя ошибками — «отлично»
Странный посетитель
Голос и капитан
Ночь-матка — не все гладко
Азамат решил махнуть домой
А Самата все еще нет
Откуда берется скверный человек
А ты не слушай ее, Азамат
Приговор
Никак Азамат?
Есть такая девчонка
Берегись!
Посвящение в сыщики
Как Тамара поймала вора
Приехала бабушка
Рука знакомая или незнакомая?
Кто-то в красном берете
Всем говорунам говорун!
Свой необитаемый остров
Философские упражнения
Кто сказал, что Синяк плачет?
Есть у вас медяки?
Мальчишки в кармане?
Какие министры нужны, а какие нет?
Соглашайтесь, ладно?
Что такое коммуна?
Не скисать
Ну, знаете ли!
Только этого не хватало!
Мы идем защищать Седого
Дохлая кошка
Явились… без афиши
Анвер Гадеевич Бикчентаев
Семь атаманов и один судья
По древнему мальчишескому закону
«Ты смеешься этой басне? Но замени в ней лишь имя — и увидишь, что речь идет о тебе», — так сказал Гораций.
На заборе, свесив босые ноги, сидел Камал по прозвищу Шептун. Он, кстати, имел и другую кличку — Лопоухий, потому что слыл уличным чемпионом по размерам своих ушей, но почему-то за ним утвердилось первое и не утвердилось второе прозвище.
Ведь улица, тем более Последняя улица, никогда не ошибается, если кому-либо присваивает прозвище, как орден.
— Эй, эй, эй! — это он кричал, окликая Азамата, который только что вышел из соседней калитки.
Того величали Конопатым номер один, да редко кто осмеливался при нем это произнести. Нрава он был крутого. Он унаследовал отцовский характер. А Большой Сабир был известен всей улице.
— Эй, Азамат, эй, эй!
Веснушчатый мальчишка делал вид, что не слышит. Кроме того, он делал вид, что очень уж любуется своей лодкой, которая тут же, в каких-нибудь двадцати шагах, качалась на волнах.
Делают вид, что не слышат, когда очень важничают. Так поступают, между прочим, не только мальчишки, но и вполне взрослые люди.
Наконец Азамат соизволил поднять голову:
— Стало быть, тебе опять на забор пришлось взбираться?
— Может, мне на верхотуре больше нравится?
— Похоже на то, что опять Синяк по шее съездил?
— Говорят тебе: я сам…
— Будет заливать-то! Лучше ты сознайся: за что?
— Я ему только сказал: «А кожуры не хочешь?»
— Да, видать, тебе немало фруктов прислали родственники из Ташкента. Ума не приложу, зачем ты столько всякой всячины уничтожаешь?
— Чернослив, например, от запора помогает…
Азамат призадумался: неужели заливает? От Шептуна не то, бывало, услышишь! Запор или чернослив — это, в конце концов, одно и то же. Одним словом, малоинтересный разговор для мальчишек. Азамат подумал: это бедняжке невдомек. Ведь Шептун большую часть жизни проводит за забором или на заборе. Короче говоря, страдает из-за своего паршивого характера. Это ему улица мстит.
