Читать «Газета Завтра 279 (14 1999)» онлайн - страница 30

Их пихали, ругали на осетинском, русском, дагестанском, азербайджанском, а они не смели поднять глаза, боялись, что их запомнят. Протиснувшись сквозь решетку ворот, действуя почти наугад, направились напрямик к главному перекрестку базарных линий. Уворачиваясь от встречного народа, боясь уронить мешок, прошли киоски, крытые ряды, свернули налево и уткнулись в две длинные очереди за картошкой и молоком с моздокских грузовиков.

"Здесь. Дальше сил нет," — сказал один. Они опустили мешок возле лотка с картошкой, к которому подходила очередь, и тут же отпрянули, будто испугавшись, что содержимое мешка вырвется вон.

Продавщица глянула в их сторону: "Вы чего его ставите-то?"

Они ответили без акцента: "Мы только за машиной сбегаем!" — и медленно рванулись к выходу.

И снова страх, что не успеют вырваться из этой толпы. И наваливающийся пьянящий кураж удачи. И страстное желание осмотреться, чтобы затвердить в памяти походку этих остающихся людей, их уже потусторонние беспечные лица, эту кирпичную стену павильона с зеленой вывеской "Сбербанк". И жуткое чувство сожаления, что вот эта приговоренная ими женщина отчего-то покидает свой лоток и спешно уходит в сторону подвального склада: ее не заденет!

Они вышли с рынка и обычным шагом пошли к машине. Метров за десять до нее один нажал на кнопку пульта в кармане куртки.

Один из самых ярких командиров добровольных отрядов, решивших судьбу войн с Грузией и Ингушетией, — Тамерлан Цогоев. Его, капитана милиции, избрали командиром 20 апреля 1991 года на сходе в Осетинской слободке, с которой пошел Владикавказ: за день до этого ингуши дерзко убили милиционера и еще двоих ранили. Непривычный к такому народ поднялся, вышел на улицы. Стали создавать отряды самообороны. Тамерлан возглавил один из них.

О войне Тамерлан, как всякий хороший солдат, вспоминает скупо. Отрывчатыми фразами рассказывает про то, как в самом начале грузинской войны на восьми артиллерийских самоходках, приготовленных к отправке в Россию, без боекомплекта прорывались они к Цхинвалу на помощь своим. Вспоминает, как проезжали грузинские села, забравшись в БТР: тогда, в "наивное время", мало у кого были гранатометы, и броня "коробки" казалась надежной защитой. Помнит Тамерлан и то, как гнали они ингушей по чистому полю от Дачного, когда из своих только один ранен был, как входили в ингушский Джейрах, не оставив на нем камня на камне.

Не забыть ему и о потерях: совсем тихо рассказывает он про бой с ингушами под Южным в начале ноября 92-го, когда за один день осетины потеряли девятнадцать человек. Всех своих погибших солдат и офицеров Тамерлан помнит поименно. Я видел, как он разговаривал с могилами в Красногвардейском парке: каждый павший был для него чуть-чуть живым; перед некоторыми он склонялся, касаясь кончиками пальцев плит надгробий.

В немолодом, крепко сбитом человеке воина выдает взгляд — цепкий, быстрый, властный. Но его фразы о сражениях не хранят терпкость его боев; гораздо с большим упоением рассказывает он про историю Осетии, про легендарных нартов и древних роксаланов, про нартские игры и аланский боевой клич "Марга!" — "Убивай!". Тамерлан водил меня в восстановленное языческое святилище, и когда он склонялся пред священными камнями, в его глазах светилась юность мира. Все боевые победы, одержанные Тамерланом Цогоевым, для него лично — продолжение истории его рода, страница бесконечного нартского эпоса. Он сам — ариец, язычник, древне-беспощадный и древне-влюбленный.