Читать «Газета Завтра 283 (18 1999)» онлайн - страница 24

Газета Завтра Газета

Могло бы быть и хуже, но Сталин благоволил своим “небесным хулиганам” и прощал им их мелкие провинности вроде кабацких дебошей и дуэлей (у Федорова, по его словам, было их аж целых шесть). Однажды после одной из таких дуэлей летом сорок второго Федоров был арестован и отдан под суд, но военный командующий армией, услышав фамилию летчика-залетчика, которого еще знал с Испании, приказал его отпустить: “Пусть его небо судит, такие долго не живут.” Ошибся генерал. Федоров прошел эту войну и еще две...

Вообще, по словам Федорова, никто не ценил летчиков так, как Сталин. Вождь щедро одаривал асов подарками — золотыми часами, наградами, именным оружием. Федорову он даже подарил автомобиль и целый самолет.

Родился Иван Федоров в рабочей семье под Луганском. Отец — высококлассный механик, ушел добровольцем в армию Буденного. Воспитывал будущего русского аса прадед. Прадед прожил 123 года и до самой смерти был здоровяком, весил полтора центнера, в самую лютую зиму ходил в одной рубашке, купался в проруби, водку пил ведрами, когда работал на заводе, один таскал тяжеленные станки по полтонны весом. Прожил бы дед еще неизвестно сколько, да наступил на ржавый гвоздь и помер от заражения крови. Иван в семье был старшим сыном, а это значит — второй отец. Он воспитывал младших братьев, кормил их, защищал. Учился в школе, потом в училище. Работал на маневровом паровозе, стоял за станком на заводе, потом попал в школу военных летчиков под Луганском.

Летать Федорова учили... немецкие асы Геринга. Да-да! Именно так. Дело в том, что Германии по Версальскому договору не разрешалось иметь боевую авиацию и танки, и потому рейхсвер заключил договор с Советской Россией, по которому в СССР были открыты авиационные и танковые школы, где преподавателями были немцы, которые взамен приобретали возможность не терять боевые навыки. Отношения с этими учителями складывались своеобразные. Представители “прусской военной школы” отсутствие знания русских слов щедро компенсировали тумаками и пинками. Федоров вспоминает, что колотили немцы русских учеников нещадно, за каждую провинность, но зато “прусская школа” сделала свое дело, выучили настоящих асов, не раз потом доказавших свое летное мастерство.

...После дебоша в ресторане Федоров попадает в опалу и направляется на подмосковный военный завод летчиком-испытателем, где его и застала война. С первых ее дней Федоров забрасывает свое начальство рапортами с просьбами отправить его на фронт. Ответ начальства неизменно был отрицательным. Тогда Федоров во время одного из испытельных полетов на новеньком самолете с полным боекомплектом сообщает по радио начальнику, что самовольно улетает на фронт, и направляет машину на запад. На одном из аэродромов он садится и буквально под пистолетом заставляет местных механиков заправить самолет, после чего продолжает путь к фронту.

Через пару часов Иван Евграфович сел на аэродроме Мигалово под Тверью. Когда мигаловский комендант узнал, кто приземлился к нему на полосу, то тот-час вызвал “Смерш” — по всем аэродромам прошел приказ задержать беглого летчика. Но буквально за несколько минут до приезда контрразведчиков начался налет. Больше двадцати “Юнкерсов” появились в небе над Мигаловым. А из прикрытия только звено “ишачков”... И, не дожидаясь приезда “синих фуражек”, Федоров взлетает в небо. Бросает машину на встречу строю бомбовозов и первой же очередью поджигает ведущего группы. Вражеские пилоты горохом посыпались из горящего “Юнкерса”. Сбив гитлеровский бомбардировщик, Федоров врубается в группу и рассеивает ее. Потеряв ведущего, немцы сбрасывают бомбы куда попало и уходят. За этим боем с земли наблюдает весь аэродром. И после посадки капитан “Смерша”, приехавший арестовывать беглеца, самолично крепко его обнимает... В тот же вечер Федорову выкатывают и первую его награду Отечественной Войны — от восхищенного зампотылу дивизии, впервые увидавшего своими глазами, как сбивают немцев, — ему и пилотам “ишачков” И-16 — две бочки спирта. Первые дни Федоров летал даже без карты, и единственным ориентиром был, как он говорит, “компас Кагановича” — полотно железной дороги.