Читать «Черный став» онлайн - страница 68

У мельницы взапуски кричали сверчки, и от их звонкого и в то же время задумчивого и сонного ночного пения тишина ночи казалась еще глуше, пустынней. Марынка послушала, послушала их — и тоже эадремала. Луна тихим светом позолотила переплет окошка и заглянула в комнату бледным, прозрачно струящимся сияньем…

И вместе с лунным светом к стеклам окна робко прильнула снова задрожавшая в воздухе нежная песня. Кто-то стоял за мельницей и играл Бог знает на каком инструменте, на котором вместо струн как будто было натянуто само человеческое сердце, которое плакало и смеялось…

Марынка слышала песню, но уже не просыпалась. Она только глубоко, прерывисто вздыхала, и ее губы вздрагивали и кривились, точно она собиралась заплакать…

Кто-то светлый смотрел на нее через окно, и бледный, холодный свет лился от него ей на лоб и щеки, холодил опущенные веки, дрожал в спящих ресницах. И к стеклам окна в сонном молчании ночи сладкий голос приникал с жалобным дребезжанием, печальным звоном:

— Марынка! Марынка!..

Девушка металась на постели, вся трепетала во сне. Она сбросила с себя простыню, подняла голову с закрытыми, спящими глазами и долго слушала. Бледная улыбка дергала ее пылающие губы, слезы застыли в золотых ресницах, как ранняя утренняя роса в волосках спелых ржаных колосьев…

— Марынка!.. — звенело где-то за мельницей. — Чуешь, Марынка?..

У Марынки шевелились губы, и она беззвучно отвечала:

— Чую…

Дремотно журчала вода у плотины, пели сверчки у порога мельницы, звенела где-то в бревне червоточина, — но слышнее всего звучал голос у гребли за мельницей:

— Выйди, Марынка! Выйди, моя красавица!..

Радостью и слезами переполнилась грудь Марынки.

— Та иду… — шепчет она и тихо поднимается с постели…

Она идет к двери с закрытыми глазами, качаясь на слабых ногах, с блуждающей на губах бледной улыбкой. Дед и карлица спят и не слышат, как скрипят доски под босыми марынкиными ногами.

У тяжелой, запертой на засов двери она стоит и слушает и вся дрожит от лихорадки. Потом поднимает к железному засову руки — и вздрагивает от прикосновения к холодному железу. Губы ее кривятся, ресницы, как бабочки, бьются над мертвенно-бледными щеками…

Золотой паутиной вьется песня вокруг мельницы, тянет Марынку туда, где луна светит и ночь прохладой дышит. Она открывает дверь и переступает порог, стоит и слушает. Ее всю обняло белым светом луны, холодом речной сырости. Она зябко дрожит и поводит головой туда и сюда, осторожно, нерешительно делает шаг, другой — и идет к гребле, на тоненький, серебристый голос, беспрерывно звучащий, неотступно зовущий.

Там стоит пьяный Скрипица и играет на своей старой, разбитой, заколдованной скрипке. Он ждет, пока Марынка подойдет ближе, потом поворачивается и шагает берегом, по песку, вдоль кустов молодого вербняка. И Марынка идет за ним, с протянутыми вперед руками, с поднятым кверху, спящим, белым, как луна, неподвижно слушающим лицом…