Читать «Черный став» онлайн - страница 40

— Та цытьте, чтоб вам позатыкало!.. У-у, хвороба проклятуща!..

А Наливайко, глядя на Марынку, хмуро думал — была ли она ночью у Бурбы в Городище, — и от этого его лицо становилось все темнее…

Марынка подняла вдруг на него влажные, сияющие глаза и снова, еще больше смутившись, опустила их вниз. Так ясно, тепло, ласково она никогда не смотрела на него. У Наливайко даже задрожало что-то в груди и от сердца сразу как будто отлегло. Он тряхнул головой, словно хотел выкинуть из нее тяжелую думу, и сказал, глядя в сторону:

— Я за свиткой пришел…

— Зараз принесу… — пробормотала Марынка и бросилась в хату.

Там она взяла его свитку со скрыни и прижалась к ней лицом, жадно дыша ее свежим полевым запахом; застыдившись самой себя, вся красная, она вынесла ее на улицу.

Наливайко взял свитку и вместе с ней — и руки Марынки. Она рук не отнимала, только отвернула лицо в сторону, заслонившись еще от него приподнятым плечом…

На семибалковской дороге в это время раздался глухой стук бубна, сопровождаемый тонким звоном бубенчиков. Там показалось густое серое облако, в котором, по мере его приближения, стало вырисовываться странное существо, непонятно, нелепо катившееся с холма и вздымавшее своим необычным движением целую тучу дорожной пыли…

Наливайко тряхнул руки Марынки и засмеялся. Он уже был совсем доволен: видно было, что Марынке не так уж неприятно, что он взял ее руки, а у такой гордой девушки, как она — и это уже много! Но бубен звучал уже совсем близко, Марынка потянула назад свои руки — и он выпустил их.

— Го-го! — раздалось с семибалковской дороги, из облака пыли.

— Га, Родивон! — весело крикнул Наливайко. — Здорово!..

— Эге! То ж таки я! А как же! — отвечало из тучи пыли странное существо, с неимоверными усилиями, но довольно быстро ковыляя на своих искривленных, с вывернутыми назад ступнями, высохших и негнущихся ногах. — Здравствуйте! Узнали — го-го — Родивона?

— Как не узнать? — засмеялся Наливайко. — За версту видно!..

— Эге ж! Таки видно! — согласился Родион. — А как же! Таку закорюку — го-го — из Конотопа забачишь!..

Он добрался до крыльца и сразу рухнул на землю, так как держаться на ногах мог только при движении, на быстром ходу.

Это был мужчина лет сорока, с круглым, здоровым, красным лицом и веселыми смеющимися голубыми глазами под нависшими густыми бровями. Подстриженные, как у многих хохлов, усы у него торчали под бульбообразным носом жесткой щеткой, бритые щеки и подбородок также были покрыты колючей седоватой щетиной. Тело у него было широкое, крепкое, волосатые руки огромной силищи могли бы с честью принадлежать какому-нибудь великану; и только его несчастные, никуда не годные ноги делали и все здоровое тело и сильные руки его тоже никуда не годными и заставляли его влачить жалкое существование нищего, побирушки, питающегося подаваемыми из жалости и ради спасения души крохами.

Родион был калекой от рождения, и, к его счастью, мудро справедливая в своей целесообразности природа наделяла его младенческим слабоумием, оставшимся у него и в зрелом возрасте, благодаря чему он не видел никакого несчастья в своем уродстве и, казалось, даже совсем не замечал его. Он был всегда весел, жизнерадостен, жил, как птица небесная; никогда ничем нельзя было ни огорчить его, ни обидеть, ни рассердить. Изредка только он плакал, когда ему причиняли физическую боль, как скулит собака, когда ее больно ударят…