Читать «Эхо шагов» онлайн - страница 43
Алина Литинская
А Брус, как всегда, молчит. Только вдруг сообщил, что, может, с выставкой поедет во Францию. Там у него дочь и внук.
(Однако. И на том спасибо).
И показал слайды работ.
Ну, говорю, хорошо молчишь. Не зря. Все накопил: и мастерство, и знания. И мифология, и философия — все здесь. А главное — живопись.
Но что сейчас говорить об этом? У меня нет работ, предъявить нечего. Придется поверить на слово: Брусиловский — хороший художник.
Вот и все.
Нет, не все.
Когда Брус ушел, начался пожар. Самый настоящий пожар в самом прямом смысле слова. В кухне загорелась занавеска.
Но как-то обошлось в тот раз.
Через год Брус появился снова. Рассказал о Франции (немногословно, как всегда), показал слайды новых работ (сколько ни восхищайся — все пустое: работы от этого не появятся); снова сидели мы на балконе, пили чай с алычевым вареньем, снова проводила я Бруса до дверей. Даст Бог, встретимся еще. Даст Бог, увидимся. Что еще можно сказать друг другу на прощанье? А когда я вернулась, то увидела: на балконе все полыхало огнем.
Брус, объясни, что это значит?
Коллаж
…Смягчается времён суровость,
Теряют новизну слова,
Талант — единственная новость,
Которая всегда нова.
Много лет нет этого человека, а всё не научилась думать о нём в прошедшем времени. Живя в Киеве, мы давно привыкли знать, что он «где-то»: то в Тбилиси, то в Ереване, то в Прибалтике, то в Москве. То в зоне.
Во время «перестройки» (слово это он терпеть не мог) стал «выездным»: опять «где-то». В Киеве появлялся всё реже и реже в последние годы. Но всё равно знали: где-то есть. Приучил он нас чувствовать своё присутствие, даже когда его нет. Видно, так и будет, пока мы живы. Я не берусь ни оценивать, ни тем более судить. Я попробую рассказать о фактах, лишь о нескольких фактов из истории сорокалетнего знакомства.
Бывает же так: всё радостное сплетается в один клубок.
Первые дни чудной киевской осени. Падают каштаны. Ими набиты карманы и портфель. Зачем — неизвестно. Просто приятно держать в руках тёплые гладкие кругляшки. Да и не поднять жалко: лежат на асфальте и смотрят. Вскинешь голову, а там — синь, а на фоне её — зелёная гуща с золотистыми пятнами. Праздник.
Воздух — медовое хмельное угощение. Первый день первого курса.
Лечу в консерваторию и прилетаю назад, домой. В дверях мама. Смеётся.
— Всё, как в кино!
— Что?
Подходит, говорит она, к ней молодой человек, представляется режиссёром киностудии, предъявляет какое-то удостоверение и говорит, что видел её с девушкой, вероятно, дочерью, и просит приехать на студию для фотопробы к фильму «Андриеш».
В условленный день на проходной нас ждал пропуск с указанием корпуса и номера комнаты.
Корпуса, этажи, лестницы, нужная дверь. Табличка: «Киногруппа „Андриеш“»… (оказалось, никакой киногруппы ещё не было, она была только в зародыше. Комнату он одолжил. Канцелярский стол — тоже. И табличку соорудил наскоро. Но…) Дверь распахнулась так, словно за ней ждала армия тех, кто распахивает двери… и в лицо мне ударили два зелёных глаза — прожектора. Они изучали меня не более секунды, характерным мгновенным стоп-взглядом. И началось.
