Читать «Эхо шагов» онлайн - страница 40

В большой комнате вокруг стола происходит некое действо: отец с Брусом рисуют. Рисуют и разговаривают одновременно. Время сохранило наброски, шаржи и автошаржи от тех вечеров. А слух — музыку интонаций: от легких словесных перебрасываний, словно словесного пинг-понга, до спокойного течения разговора, устланного отцовским баритоном, и редкие всплески реплик: «Посмотри, как Дорэ это делал… Одному Богу известно, как он строил перспективу… Сам себя научил всему…»

Я не вижу, что происходит за круглым столом, я лишь слышу, что делается в комнате: слушаю «в два слоя» (по сей день сохранила странную привычку слушать из двух разных источников звука. Иногда возникает удивительная, неожиданная полифония).

Значит, сижу я за роялем и зубрю Полонез Шопена (для точности cis- и c-moll) и слушаю то, что позади меня. И возникает сложная звуковая картина: скрип старых половиц под мамиными шагами, ее короткие реплики, похожие на рокот оркестрового инструмента; я слышу неожиданно возникающие острова в звуках: паузы. А в них явственно различимое чирканье карандашей; и вдруг — резкий звук зажигающейся спички, и тотчас скрип двери. Это мама «курит в коридор», стоя в комнате.

Что-то шуршит на столе, что-то шуршит со стола — вероятно, толстенный том папиных любимых фламандцев;

и Бруса тихие и совсем короткие реплики — он почти ничего не говорит (неразговорчив, кажется, по сей день), но когда улыбается, как ни странно, слышно: «въезжает» в улыбку коротким смешком, носовым звуком;

слышен знакомый перезвон чашек и мамино неизменное: «тебе чай на рояль или…», и это последнее перед тем, как крутанусь я на круглом стульчике лицом к комнате, и всякий раз удивление: как светло! Сидела-то я, уткнувшись в пюпитр, делая вид, что меня абсолютно не интересует то, что происходит в комнате. А Брус в это время делал вид, что его абсолютно не интересуют Полонезы Шопена. И «хукал» носом.

Я очень люблю этот автопортрет: Брус в соломенной шляпе-бриле. Шляпа эта очень ему шла, и он носил ее повсюду: на пляж, на этюды, в парк, где проходили концерты.

Киевские парки над Днепром — это особенное место, и мы проводили там лето не хуже, чем если бы проводили его в Венском, Булонском или каком-нибудь другом, Бог весть, каком лесу.

Но чтобы добраться до этих райских мест, надо было пройти весь Крещатик, от Бессарабки до самого конца, до самого того места, где стоит легкая, как игрушка, Филармония (бывшее Купеческое Собрание), а за ней — море зелени. Вот в нее-то мы и окунались, переходя из одной плоскости в другую, из парка в парк по лестницам и мостикам.

Особенно славен был Мостик Любви, или Чертов мост, или Петровский мост — названий у него несколько. Но самое верное — Петровский мост, потому что висит он над въездом в Петровскую аллею. Но, разумеется, правильность названия интересовала нас меньше всего, а интересовали всякие жуткие истории, что рассказывали об этом мостике. То студент вниз головой кинулся; то гимназистка порешила себя тем же образом; то двое — студент и гимназистка — целовались, стоя на нем, а он возьми да и рухни как раз в этот момент.