Читать «Эхо шагов» онлайн - страница 14

Проскользнула мимо, обдав ароматом, подобно которому я не знаю, и исчезла за поворотом.

Я видел ее долю мгновения, а узнал бы из тысячи…

…Однажды на улице, в толпе, мелькнул ее профиль — и она исчезла…

Валеев — сатир. Мы с ним писали один натюрморт, а потом — в гигантском зеркале на всю стену — два автопортрета одновременно.

Однажды, придя к нему, что-то уловил:

— Кто был? — Злодей смеется. — Кто был?

— И она заинтересовалась…

Улыбается краем губ.

— Кто был?

Валеев — ироничен. От него нескончаемый поток тягучих изысканных слов.

— …И она заинтересовалась автопортретом… Твоим…

И он начинает сосредоточенно что-то искать на столе. Находит зубочистку.

Кажется, я схватил его за ворот и начал трясти.

— Кто?..

— Некая прекрасная особа… Желает познакомиться с оригиналом…

В комнате ощущалось Ее присутствие, и все остальное не имело значения.

Валеев произнес Ее имя, а я повторил его, как эхо.

Мы стояли друг перед другом, и я вдруг припал к Ее груди, как припадают к святыне…

…Рассвет за окном и голос Ее совсем близко, рядом с моим лицом.

— Метла уже шуршит.

То, что увидел я на Владимирской Горке, было до того неожиданно, до того волнующе красиво, что у меня перехватило дыхание.

В тишине, в торжественной волшебной тишине, облитые льдом от самых корней до кончиков мельчайших веток, стояли деревья.

Как в сказке, как завороженные стояли они, искрясь на свету, и переплетенные кроны их казались сделанными из хрустальных кружев.

А за ними, за раскинутыми внизу просторами, из-за дальних далей Днепра — всходило Солнце. Начинался день.

— Не бойся произносить слово «красота».

— Я не боюсь. Я стесняюсь.

Пригревало весеннее солнце — не то холодное, сказочное, виденное в ледяном царстве Владимирской Горки, а — наше, славное, обжитое, хорошо знакомое, необходимое не как роскошь, а как жизнь… Таяли ледяные кромки луж… Навстречу мне шла старуха с корзиной подснежников. Я встретил ее так, словно мы условились о встрече. Через минуту вся корзина с цветами, за неслыханную цену, принадлежала мне, а еще через минуту я снова стоял перед Ее домом, опасаясь, как бы мое сердце не оглушило соседей…

Была еще одна встреча, с которой, собственно, все и началось. Встреча не с моей мамой, а с ее изображением: вот с этими фотографиями. Случилось это в студии художницы Клавдии Ивановны Романюк.

Теперь ее имя упоминается редко… Собственно, совсем не упоминается: жизнь и судьба ее наследия сложились трагично.

Сведения о Романюк скупы и обрывочны. Знаю лишь от родителей, что была она талантливым портретистом-фотографом (что видно по работам), что была гонима всеми возможными средствами из-за несоответствия своего все той же пресловутой пролетарской эстетике (смешно было бы предполагать иное, глядя на фотографии), что снимала она только женские портреты, что была одинока и уже в конце 20-х — начале 30-х была немолода… Что, когда началась война, побоялась бросить архивы и осталась в Киеве, в оккупации… Что однажды нашли ее в студии мертвой — то ли скончалась от сердечного приступа, то ли стала жертвой насилия.