Читать «ТВ-эволюция нетерпимости» онлайн - страница 118

Его называли информационным шантажистом и киллером, обвиняли в персональном садизме, присущему скверному ребенку, который с наслаждением отрывает лапки лягушечке и рубит по кусочкам хвостик кошечке. Требовали психиатрической экспертизы. «Мой профессиональный диагноз? Доренко абсолютно здоровый негодяй», — заверила академик и врач-психолог. — Здесь речь идет не о патологии, а о нравственности».^[80] /«Уже доказано, что современный журналист имеет право быть подлецом, — предостерегал в свое время Леонид Жуховицкий в «Пресс-клубе» на встрече, посвященной феномену Доренко /27.04.98/. — Теперь пытаются доказать, что современный журналист не может не быть подлецом»/.

«Я лично пишу о нем в последний раз, — не выдержала доренковских выступлений И. Петровская. — И пишущих коллег призываю из санитарно-гигиенических соображений эту фамилию в своих обзорах не упоминать… Отныне о его программе — как о покойнике: или ничего, или хорошо. Но последнее будет означать, что меня пытали».^[81]

Диссонансом прозвучало лишь мнение Березовского. «Я просто восхищаюсь программой Сергея Доренко», — заявил он «Новой газете», объяснив, что экстремизм — это такая типичная особенность русской натуры.^[82]

Появление подобной программы на ОРТ вполне отвечало представлениям руководства канала, уверенного, что средство коммуникации — это в первую очередь средство манипуляции. «Объективная аналитика не существует и не может существовать, — утверждал генеральный директор К. Эрнст за два года до этих событий, когда был еще генеральным продюсером. — Аналитика на ТВ — это всего лишь игра, а не реальность. И вопрос в том, кто лучше и искуснее в такой игре преуспел».^[83]

Никакой ответственности за выступления Доренко канал не несет, — в свою очередь уверяла корреспондента газеты «Мир за неделю» руководитель Дирекции информационных программ Татьяна Кошкарева. Его рубрика, объясняла она, не информационный выпуск — это авторская программа. А единственное отличие журналиста от Художника с большой буквы заключается в том, что он имеет дело с фактами.

«Я всегда являю собой образец и эталон политкорректности, — утверждал поначалу и сам Доренко. — У меня всегда ко всему прилагается печать, подпись или платежка».^[84] На экране, и в самом деле, мелькали копии платежных поручений, звучали города и названия банков. Однако то, что является доказательством на бумаге и может быть подтверждено или опровергнуто в суде, — не довод для экранного журналиста. Сколько-нибудь внимательному зрителю аргументы Доренко представлялись не более убедительными, чем пресловутые семнадцать чемоданов Руцкого, на которые тот ссылался в Государственной Думе.,

Понимая, что, настаивая на фактологичности своих версий, он выглядит все менее доказательно, Доренко сменил пластинку. Отныне он не имел больше дела с фактами. «У меня программа не фактов, а мнений, — повторял он в многочисленных интервью. — Меня смотрят… Вот и все». Словом, если комментарии расходятся с фактами, то, опять же, тем хуже для фактов.