Читать «Первые гадости» онлайн - страница 117

Посоветоваться с домработницей? Но она чересур сочувствует влюбленным, до беспомощности и заламывания рук, и, начитавшись о внушениях во сне, приходит по ночам к Победе, садится на подушку и шепчет в ухо девушке:

— Папа — гадость… Папа — фука… Папа не любит нашу девочку.

Остается одна Светлана Климова, то есть остается обнять кошку и, глядя в ее голубые глаза, искать выход самой…

Пока Победа искала выход в голубых глазах кошки, московская группа участников, сбежав из зоопарка, вернулась к прежнему московскому существованию, а иногородняя труппа бичевала по городу, наслаждаясь обилием пищи и общественных уборных, и вовсе не рвалась с гастролей в Куросмыслов, который погибал без передовиков. Ночевали они на стульях в подвале, где репетировали дуэтом Чертиков и Чертокоза на унавоженные стихи Барто, а днем колобродили, как по загранице. Жили в подвале и Воронья принцесса, которая никуда не спешила, и Четвертованный, который не спешил воссоединиться с семьей. Семен Митрофанович поселился в подвале потому, что выше жил глубокий старик, к которому дисквалифицированный пророк привязался, как уличная собачка, каждый день бегал за советами, умолял спасти от тоски и надеялся, что Макар Евграфович каким-нибудь неосторожным словом озарит его вновь.

— Может, мне уйти в разбойники? — пытал он старика. — Многие честные люди перед смертью так поступали. Дубровский был разбойником, Соловей-разбойник был разбойником…

— Может, мне уйти с цыганами, — пытал он старика, — и гадать за деньги судьбу прохожим? Среди цыган ведь и бароны были…

— Может, мне просто уйти и повеситься в подвале, — пытал он старика, — раз я такой недоумок в общем представлении?..

Макар Евграфович терпел его, чувствуя себя психиатром и вообще из сострадания, которое он питал даже к высокопоставленным коммунистам.

— Если вы очень любите жизнь и людей, а не только свои фантазии в жизни и людях, уйдите домой к жене и будьте всегда рядом, — предлагал глубокий старик. — Вам нужен уход женскими руками, и болезнь, глядишь, отступит.

— А куда я брошу Воронью принцессу? В урну, что ли? — спросил Семен Митрофанович. — Она же без родителей, без документов и живет на белом свете подпольно. Даже у мусора есть сопроводительная бумажка и хозяин на свалке, а бедное дитя… — тут он заплакал по привычке.

Но Макар Евграфович заверил, что через коллег в ЖЭКе вернет Воронью принцессу в советское гражданство, обучит грамоте и пристроит к метле или станку. Недавно очарованный глубоким стариком Семен Митрофанович вдруг разочаровался его житейской логикой и даже стал подозревать Макара Евграфовича в психической неполноценности, как всякого раба житейской логики, не подозревая о взаимности подозрений. «Зря я ему доверился и животное электричество в зоопарке предал. Теперь вот пойду искать неизвестно что опять сызнова», — подумал Четвертованный и, успокоившись за судьбу бывшего апостола, пошел домой и сказал дочери: