Читать «Художник и критик» онлайн - страница 9

Антиисторический характер и сходство обоих направлений проявляется яснее всего, когда их представители пытаются «исторически» обосновать свои концепции. Во-первых, выдвигаются на первый план неисторические категории — среда, климат, вульгарно-социологически трактованные понятия класса, нации и т. д. Во-вторых, в истории литературы отрицается какое бы то ни было единство; при этом безразлично — говорят ли: «Со смертью Гете кончилось и подлинное искусство», или же: «С натурализма (или импрессионизма, экспрессионизма, сюрреализма и т. д.) началась совершенно новая эпоха в искусстве». И там и здесь нет понимания диалектической борьбы между старым и новым, а потому нет и понимания подлинной новизны. В-третьих, для обоих направлений характерен наивный антропологизм; академисты чаще говорят об «усталости» и «дряхлости», новаторы — о «правах молодежи», о «юной красоте» и т. д. Но и это различие относительно, так как самые яростные новаторы часто черпают аргументы из мистически психологизированного прошлого. Притупление или чрезмерная экспансивность восприятия, равнодушие ко всему на свете или жадная погоня за новинками, затхлое обывательское спокойствие или панический страх перед неизвестными силами, управляющими судьбой, — все это вырастает на одной общественной почве.

Из сказанного видно, почему идеологическое сопротивление современных буржуазных беллетристов политике их класса не может быть ни стойким, ни решительным. В литературе, как и во всем обществе, идет война всех против всех.

Как могут в таких социальных и идеологических условиях создаться нормальные отношения между писателями и критиками? И те и другие — за немногими исключениями — относятся друг к другу как к презренному врагу. Для писателя хорош тот критик, который его хвалит или громит его конкурентов, плох, кто ругает его и превозносит его противника. Критику литература представляется скучным делом, с которым он должен возиться изо дня в день. Теоретическая беспринципность, политическое и повседневное деловое давление финансирующих капиталистов, рутина и погоня за сенсациями, беспощадная конкуренция, постоянно грозящая потерей общественного положения, — все это ведет к образованию беспринципных книг, эстетически и морально ничтожных. (И немногие писатели и критики, которые стоят выше всей этой возни, не могут изменить характер всей литературы.)

Гейне, не имея в виду ни писателей, ни критиков, пророчески предсказал те взаимоотношения, которые установились между ними в современной буржуазной литературе:

Selten habt ihr mich verstanden,

Seltcn auch verstand ich euch,

Nur wenn wir im Вot uns fanden,

So vcrstanden wir uns gleichi.^[1]

3

Обратимся к типу писателя — выдающегося писателя — в те годы, когда капиталистическое разделение труда еще не охватило все общество. Первое, что бросается в глаза: многие из писателей этого времени, наряду с художественной работой, высказали много важного и интересного как теоретики и критики. Примеры Дидро и Лессинга, Гете и Шиллера общеизвестны. Но вспомним о великих художниках, не написавших ничего в собственно критическом жанре. Что такое разговор Гамлета с актерами и последующий монолог о Гекубе, как не удивительно глубокое, теоретически продуманное размышление об эстетике драмы и даже больше того — об отношении искусства к действительности? Можно обратиться к еще более далекому прошлому: разве спор между Еврипидом и Эсхилом в «Лягушках» Аристофана не представляет собой блестящего анализа распада греческой трагедии?