Читать «Художник и критик» онлайн - страница 6

Тенденция к отрыву искусства от жизни проявляется в литературной теории еще резче, чем в беллетристике. Это понятно, так как в теории отпадает тот контроль самого жизненного материала, который, вопреки сознательному намерению автора, дает произведению, в той или иной мере, жизненную правдивость. Известно, что многие из современных выдающихся писателей в эстетических декларациях оказываются несравненно более далекими от реализма, чем в своих художественных произведениях; теоретики утратили правильный взгляд на искусство еще больше, чем писатели.

Речь идет, конечно, не только об «искусстве для искусства» как лозунге; не так уж много людей провозглашают этот лозунг в такой прямой форме. Литературная «специализация» сказывается в том, что литературные явления объясняются «исключительно законами самой литературы, взаимовлиянием отдельных писателей, литератур, направлений и т. д., литературные мотивы, темы, выразительные средства анализируются в их имманентном развитии; личные особенности писателя, его биография, действительный характер «прообразов» считаются основными материалами для теоретических изысканий. Все эти и другие, подобные им, предрассудки современной буржуазной теории показывают, как чужды литературные теоретики, историки, критики народу, как они оторваны от социальной жизни. Психологическое жизнеописание — единственный и очень узкий выход в жизнь, еще оставшийся у критики.

Конечно, и в период упадка встречаются попытки объяснить литературу жизнью. Но самые воззрения на жизнь в критике еще туманней или извращенней, чем в беллетристике.

Напомним вкратце, во что превратилось к этому времени «обществоведение». Преобладающей теоретической базой стала вульгарная социология. У нас принято обозначать этим названием эклектические теории, опошляющие марксизм. Но в действительности вульгарная социология — явление более широкое, это — господствующее направление всех буржуазных общественных наук в период упадка. Маркс показал, как вульгарная экономия, после распада рикардовской школы, ликвидировала буржуазную экономику как науку. Именно в это время зародилась современная буржуазная социология, представляющая собой узкую область изучения форм общественной жизни без органической связи с экономикой и историей, а потому абстрактного и мертвого. Вся эта «наука» состоит из схематических обобщений, наукообразных пошлостей; таковы писания всех ее вождей от Конта до Парето.

Социологическое литературоведение, в смысле познания общественных процессов, стоит еще ниже, чем общая социология; к собственно же литературным явлениям оно подходит так же формалистически, как и несоциологическая буржуазная теория литературы. Часто отмечаемая у наших вульгарных социологов смесь эстетического формализма с буржуазной социологической схематикой не является достоянием одних лишь извратителей марксизма; в идеологию теоретиков II Интернационала и их последователей эти качества проникли из чисто буржуазной теории; они прекрасно видны еще у «классиков» упадочного литературоведения — у Тэна, Гюйо или Ницше.