Читать «Эссе и интервью в сети 2007-2012» онлайн - страница 63

Вот такой разброс мнений. Была ли в Пригове лирика? Пряталась ли она внутри «всепоглощающей иронии» или, наоборот, он симулировал лирику, а из нее проглядывала ирония? а из нее опять лирика? а из нее опять ирония?..

Мой тезис таков - Дмитрий Александрович, несмотря на то, что сам это отрицал, был настоящим поэтом. И только это позволило ему продержаться несколько десятилетий, сочиняя свои тридцать тысяч стихотворений от лица различных персонажей различных слоев общества. Без поэзии, без музы он этого делать просто бы не смог: машина без машинного масла не едет. У него, мне кажется, была странная, похожая на нетопыря муза, вроде тех чудовищ, которых он рисовал. Он, кстати, был отличный рисовальщик - его рисунки стоит увидеть даже больше, чем инсталляции.

А.Т. Ох, зря вы цитируете Лёна, да еще в пику Кривулину. Кривулин - поэт, а Слава Лён - околоконцептуалистский Слава Зайцев. Такой Стихотворный Модный Дом тридцатилетней давности. И потом, понял ли он, что сказал? Я не уверен. Это кто у него эпигон-пушкинская традиция? Языков или, может быть, Баратынский? Или Лермонтов, менее великий, чем Саша Черный? Он кого имеет в виду? Даже гадать неловко. Но еще хуже пантеон, предлагаемый взамен. Это какая-то нестроевая рота. А.К. Толстой, который вместе с братьями Жемчужниковыми сочинил Козьму Пруткова, - самый что ни на есть пушкинский эпигон в терминологии Лёна. Он ведь совершеннейший Пушкин, обожаемый А.К., и в отношении к истории, и в отношении к современности, и по стиху, и по мысли, и по строю чувств, только без пушкинских метафизических глубин, без «Пира во время чумы», без «Медного всадника», без «парки бабье лепетанье». Это Пушкин, от которого остался один ясный взгляд, один здравый смысл, ну и вся безысходность, вся трагичность этой ясности, этой здравости. Потому что нет ничего слюнявее и плюгавее русского безбожия и православия, а оно все вокруг заполонило. И что, скажите, общего между А.К., который в самых злых, самых смешных своих стихах весь исполнен простосердечного добродушия и отчаянной твердости взгляда, что общего между этим дворянским стоицизмом и душераздирающей жеманностью Лебядкина? Не понимаю. Но пойдем дальше. Что общего между Лебядкиным, который был своего рода высоко косноязычным Черномырдиным, и отменно фабричным острословием Саши Черного, первого профессионального Петросяна? И при чем здесь застенчивая интеллигентская рефлексия обэриутов? Не понимаю. Зато понимаю, чего ради эта линия выдумана. А.К. пришел бы в ужас, узнав, зачем в потомстве сгодился его Прутков, - чтобы очистить алмаз от пепла, отделить поэзию от лирики. Ведь вся русская поэзия от Пушкина до Бродского стоит на двух лирических максимах, на пушкинской «Поэзия должна быть глуповата» и лермонтовской «Есть речи, - значенье темно иль ничтожно, но им без волненья внимать невозможно». И, в сущности, это одна максима. Саша Черный почти мимо нее. А Дмитрий Александрович - совсем мимо.