Читать «О равенстве» онлайн

Я — демократ, потому что верю в грехопадение. Обычно демократами бывают по иной причине — Руссо, например, верил, что люди мудры и добры, а потому имеют право править. Опасность в том, что это неверно. Как только об этом догадываются, приходит час бранить демократию. Мне догадываться не надо, я просто знаю себя, а я — не вправе править и курятником. Истинное оправдание демократии в том, что мы — создания падшие, и человеку нельзя доверить власть над собратьями. Аристотель считал, что некоторые годятся только в рабы. Очень может быть. Но никто не годится в хозяева.

Учили нас не этому. Я не думаю, что равенство благо само по себе, как радость или мудрость. Скорее оно — лекарство, которое нужно, поскольку мы болеем, или одежда, которая нужна, ибо мы утратили чистоту. Не думаю я и того, что былая власть короля, священника, отца и мужа или былое подчинение подданных, паствы, детей, жены сами по себе плохи. Вероятно, они хороши, как хороша нагота. Но я рад, что их нет, потому что люди ими злоупотребляли — и портились. Возрождая эти вещи, мы совершим ту же ошибку, что нудисты. Юридическое и экономическое равенство — совершенно необходимы. Они подправляют последствия первородного греха, уберегая нас от жестокости.

Но, как и в лекарстве, в равенстве нет особого блага. Им одним не проживешь. Поэтому так неубедительна его защита. Мы пытаемся найти высокую радость в том, что определяет "хорошую жизнь" лишь отрицательно. Вот люди и ловятся на всякое неравенство, от фильмов из придворной жизни до нацизма. Искуситель использует истинную слабость нашей системы ценностей, предлагая именно то, чего нам не хватает.

Когда равенство считают идеалом, а не лекарством, все больше народу ненавидит всякое превосходство. Это — болезнь демократии, как жестокость и раболепство — болезни иерархических сообществ. Если ее не вылечить, не остановить, она убьет нас. Человек, который не может ни свободно подчиниться, ни достойно принять подчинение, глуп и груб. Но дурно и безумно восстанавливать неравенство по закону, извне. Место ему — внутри.

После грехопадения мы должны носить одежду; но Мильтон назвал ее "тягостной личиной", ибо под ней — живое, благое тело. В нужном месте, в нужное время оно является взору — у врача, в супружеской спальне, на мужском пляже, где прилюдность сочетается с уединением. Так и здесь — под оболочкой закона мы храним весь лад, весь танец живых и благих различий. Священник — не начальник, но мы ему подчиняемся. Отец или учитель не посадят нас в тюрьму, но мы должны их слушаться. Хорошо, если это есть в браке.

Остановлюсь немного и скажу: мужчины так ужасно злоупотребляли властью, что для женщин идеалом стало равенство, а это очень опасно. Наоми Мичинсон поняла, в чем дело, когда написала, что равенство нужно в законах о браке, в самом же браке радость неравенства необходима, как она говорит, "эротически". По ее словам, есть женщины, которые вынести не могут, если муж их обнимает. Вот она, трагикомедия современной жены — Фрейд научил ее, что соитие важнее всего на свете, а феминизм не позволяет "отдать себя".