Читать «Цвет черёмухи» онлайн - страница 2
Михаил Варфоломеев
"Неужели я домой еду?!" — ещё раз сказал себе Сомов.
Пока ехали, таксист рассказывал Сомову свою жизнь. Слушал Сомов рассеянно, изредка покачивал головой, скорее из вежливости. Не доезжая километров двадцати, остановились попить у колодца. Сруб был долбленный из цельного дерева. Такие срубы Сомов видел только в Сибири. Таксист опустил журавль, бадья шумно набрала воду и медленно пошла вверх. Стояла такая тишина, что Сомов ошалело оглянулся.
Со вспаханных полей тянуло сыростью, пахло молодой крапивой и одуванчиками.
— Пей! — Таксист сверкнул ровными, белыми зубами. Сомов обхватил мокрую бадью и глотнул обжигающую воду.
Они сполоснули лица, и шофёр, оставив воды в бадье — "чтобы не рассохлась", — закурил. Где-то голосисто пропел петух.
— А чё, отдыхать тут можно. — Шофёр затянулся папиросой. — Я этой весной с тестем двенадцать мешков паданки с тайги приволок.
"Паданкой" зовётся в Сибири кедровая шишка, которая падает осенью и зимой на землю. Весной, когда земля освобождается от снега, шишки собирают.
— … Считай, четыре мешка чистого ореха. Жена продавала стаканом. Много получается. Счас хочу зайти осенью. Поколочу до ноября. Вывезу чистым орехом. Прямо в тайге отвею.
Помолчав, таксист спросил:
— А сколько у художников отпуск?
— У художников отпуска нет.
— А как же ты едешь?
— Я так, самовольно.
Через час машина уже катила по селу, оставляя за собой белесый след пыли. Сомов вглядывался в дома и не узнавал их. Словно осунулись и постарели дома. Раньше сибирский дом строился крепко. Низких домов не рубили. Дворы были обнесены толстыми тесовыми плахами, ворота ставили чуть не вровень с домом. Постепенно сибирский мужик уходил в город. Дома стояли десятки лет, но время брало своё, и какой-нибудь вдруг припадал на угол. Что-то до слёз печальное есть в этом безмолвном поединке памяти и времени. Строились, конечно, и новые дома, но они были непомерно большими и кирпичными.
Сомов ехал вдоль улицы, вглядываясь в стариков, сидящих на лавочках, в проходивших людей, но никого не узнавал. Дом Панкратовых был крайним в селе. Он так и остался крайним. Машина подъехала, таксист посигналил. Из ворот вышла тётка. Её он узнал сразу. Невысокая, ещё прямая, в старинного покроя сарафане, повязанная платочком, она испуганно оглядела Сомова. Узнав его, всплеснула руками. Губы её затряслись.
— Приехал… — сказал Сомов и обнял старушку. Тело её было худеньким и лёгким.
— Чё же ты, Егорушка, писем-то не писал…
Таксист выгружал чемоданы:
— Камни там, что ли? Бабка, открывай калитку, заносить стану…
Лукерья суетливо кинулась открывать калитку, потом двери. Сомов подхватил рюкзак, этюдник, пошёл следом.
В доме было прохладно и очень чисто. Пол, как и раньше, был не крашен, а выскоблен до желтизны. Пахло побелкой.
— А я-то, — говорила Лукерья, — как чувствовала! Как знала, миленький ты мой, что приедешь! Печку выбелила. Так сед ни и тесто поставлю.
Из угла на Сомова глянула икона. На окнах цвела герань.
— Так че же, обедать станем?