Читать «Три птицы на одной ветке» онлайн - страница 126

Александр Чуманов

Через год она вернулась, и пришлось Кирюхе по новой к ней привыкать, правда, прежним маменькиным сынком он уже не стал, потому что привилегии бабиного внука его устраивали больше.

Сгоряча мать чуть было не отдала сына на казенное воспитание в детсад, но сын вместе со своей бабушкой устроили сущую истерику, и ученой маме пришлось уступить.

Больше Софья Михайловна не принимала приглашений от американских универов, ей, настоящему русскому профессору, так именоваться в Америке не понравилось, потому что там любая шваль величает себя этим званием. Если на какой-нибудь симпозиум — пожалуйста, но читать лекции дебилам, понятия не имеющим о вступительных экзаменах и конкурсе, нет, ищите дураков в других местах.

А имя ее широко известно как в России, так и за рубежом. В кругу специалистов, разумеется. А кроме того, к сорока годам она сделалась гораздо интересней внешне, чем была в двадцать. Ибо — обозначилась порода. Так что в личной жизни у нее достаточно радостей, хотя от рук и сердец она отказывается категорически, со смехом вспоминая времена, когда ей вдруг взбрендило, будто смысл жизни в семье, детях, кулинарии.

Конечно, Софья Михайловна и Эльвира Николаевна ссорятся часто. Каждый день. Но крупные раздоры случаются сравнительно редко, действительно, ребенок в этом смысле оказался в роли ангела-хранителя. Но в других смыслах — отнюдь.

Потому что растет крайне избалованным, своенравным, неуступчивым, хотя, когда это выгодно, он шелковый. Точь-в-точь как покойный Билька, переживший хозяйку лишь на два месяца, а потом, упакованный в мешок, он был безо всяких почестей выброшен под покровом ночи в Исеть, и там, на мелководье пролежал несколько дней, после чего исчез. Может, милиционеры вытащили, подумав, что это — человек…

А Эльвира, тогда еще, вскоре после смерти матери, плюнула на все новомодные штучки и сделала себе съемные зубные протезы из пластмассы. И теперь вечерами она их кладет на всю ночь в стакан с водой, тем самым легко прекращая даже самую изнурительную дискуссию.

А на днях, когда она попыталась легонько приструнить не в меру расшалившегося «кенгуреночка», он вдруг подошел к ней, невинно улыбаясь, да как врежет со всего размаху деревянной кеглей по лбу — только искры из глаз.

И почувствовала Эльвира впервые, что ей как-то непосильно стало жить, что она охотно прервала бы мороку собственноручно, если бы это не было тягчайшим грехом, по мнению Господа Бога, который, впрочем, ей лично ни разу об этом не говорил.